Юрий Петухов - Громовержец. Битва титанов

Жив жаждал света. Сомнения и тревоги превращали бытие его в ночь. Хотя воля его и ум не знали сомнений. Хотя он знал, что делать… Душа его покоя не обретала. Жив ждал благословения… или проклятия. Он сам не ведал, чем обернутся его мытарства.

— Я помню тебя, сын мой, — неожиданно произнес волхв.

Жив встал и почтительно склонился перед старцем.

— Значит, ты уже все знаешь? И ты знаешь, кто я?! Это тайна лишь для незрячих, — ответил волхв, приглашая княжича рукой сесть рядом, на шкуру. Жив не посмел ослушаться. Присел.

— И не спрашивай меня больше ни о чем. Ты тот, кто уже пришел!

Слова волхва были непонятны, в них таился какой-то смысл, но Жив его пока не улавливал. Тот, кто уже пришел?! И ни о чем больше не спрашивать… зачем тогда он пришел?!

— Ты желаешь знать, как тебе следует поступить. И не возьмешь ли ты грех на душу свершением задуманным? Ты хочешь, чтобы я взвалил на себя груз твой тяжкий?!

Жив напрягся, он не ожидал такого оборота, он не думал перекладывать своей ноши на чужие плечи… но старец не ошибался, не суесловил, он говорил правду. Становилось ясным, что благословения получить не удастся. Сам! Каждый за все должен отвечать сам и только сам.

— Я понял, отец, — тихо сказал Жив.

— Нет, — не согласился с ним волхв, — ты еще мало что понял. Но ты будешь понимать происходящее по мере хода его и времени. И не я, но твой разум, твоя воля и Единый Неизреченный, что живет в каждом из нас, они подскажут тебе, что следует делать. Запомни это!

— Я запомню! — Жив снова поклонился, собираясь уходить. Он чувствовал, что ему еще не было места под священными ветвями, как рано ему еще было в райские кущи наслаждения… его место — жизнь, во всем ее кипении, борьбе, во всей ее многотрудное™ и грязи, которая перемешана вместе с ослепительной чистотой, там его место.

— Постой! — волхв остановил княжича. И когда тот встретился своим взглядом с прозрачным взглядом старца, в уши его полилось беззвучно: «Коли решился свершить задуманное — спеши! Тебе, как и каждому в жизни бренной, отведен свой час, звездный час. Промедлишь, упустишь его — и боги отвернутся от тебя. Решай сам!»

Жив поклонился в третий раз, по древнему обычаю коснувшись рукой земли. Когда он разогнулся, волхва под священным дубом не было.

А был ли он вообще?! Жив тряхнул головой, протер глаза. Ничего не изменилось… только шкура овечья лежала, примятая и взъерошенная.

Хотт осторожно, чтобы не звякнуть связкой ключей, отворил тяжелую дверь. Дон стоял за ней наготове, сдерживал тяжелое дыхание.

— Давай их сюда!

Оврий за ноги втащил в камору обмякшее, но тяжеленное тело Скарга. Второго стражника тащили вдвоем. Дон помогал, вязал накрепко руки, вбивал кляпы во рты — вот придут в себя, пускай подергаются, посопят. Дело делали надежно, без спешки. Еще четверых оба бывших сотника затащили в свои каморы. Брали их по одному, врасплох. Но били не до смерти — служивый люд, в чем его вина! Малейшая оплошность могла стоить голов всем — прознает о дерзости неслыханной Великий князь, и обрушатся на их спины тысячи многопудовых камней, погребая навечно в могиле каменной, безысходной! По лезвию ножа шли.

— Добро, браты! — просипел Дон. Стиснул обоих в объятиях, по очереди. — Добро!

Княжичей опальных Свенда, Талана, Стимира, Хирона, Владана, Рада, Прохна и прочих, малых, упредили заранее, еще засветло. Ни один стражу не кликнул, каждый знал — пощады не будет, а смерть одна — вдруг ее обмануть удастся?! Из княжен про страшное дело знали Яра да Гостия, других пугать не стали. Дон запретил, не бабье это дело бунты устраивать, побеги вершить из темниц.

— Теперь без промедления давай! Но тихо! Дон с первых минут взял на себя управу. Он старший по годам, по рождению, полуседой уже, а все княжич. Ему не прекословили. Теперь спасение только в сноровке общей, в слаженности единой. ~

— Отворяй двери! Первым делом братьям! Мечи, ножи, копья — каждому оружие. А ты, Хотт, и ты, Оврий — наверх! К ходу! Кто сунется, режь втихую, без шума. Ясно?!

Сторукие кивнули молча. Еще бы им не было ясно. Исчезли во мраке словно тени навьи.

Сам Дон уже бьи в доспехах, шеломе Скарга. Но щита не взял. Один булатный меч в руке, второй за ремнем широким — теперь его запросто не возьмешь.

Княжичи выныривали из камор тихо, без слов лишних и расспросов. Каждый в первую очередь тянул руку за оружием. Один Аид лежал безвольно, то ли спал, то ли хотел остаться в нетемной темнице навсегда.

— Прохн, — позвал Дон. — Ты крепкий малый, бери его на плечо. Нельзя оставлять тут на смерть!

Прохн, невысокий, но широкоплечий и с руками-бревнами, кивнул покорно, только в глазах зеленоватых мелькнул огонек обиды. Издали, с девичьей стороны донесся слабый испуганный плач. Но тут же затих.

— Донушка, братик, все готовы! — пропела еле слышно Яра.

— А бабка твоя? — усмехнулся тот.

— Бабка в каморе! Она будет тихо сидеть! — Яра дрожала всем телом, ее било в жарком ознобе. — А где Жив? Пришел он?!

— Всему свое время, — Дон бросил на младшую сестру грозный взгляд, — иди к княжнам, и давайте, потихоньку вперед — кустами, за деревьями, ежели надо, ползком, к проходу за скалы, но не толпиться, чтоб каждая за своим деревом! чтоб как мыши! Яра убежала, растворилась в полутьме. А княжичи уже шли за Доном. По стенам шли, будто призраки, словно тени претов. Долгое заключение сделало их не по годам мудрыми и ловкими.

— Это я, Дон!

Хотт вынырнул из-за кустов. Пригнулся.

— Двоих мы придушили… так получилось. Проход свободен. Можно…

— Нет! — оборвал его Дон. — Ждать! Надо ждать! Оружия мало, совсем мало! Ты вот что… держи ключи, беги отворяй нижние уровни, только тихо! кто заголосит— меч в брюхо, без разговоров! Сколько там воевод и сотников опальных?!

— Полторы сотни наберется… без старых и увечных, восемь десятков, — Хотт запнулся, — но там своя охрана! там другой проход!

— Оврия возьми. И княжичей… — Дон махнул рукой Свенду и Талану, — Давай, сторукий, семь бед один ответ! теперь нету назад пути! а малым числом не пробьемся! Давай!!!

Хотт убежал.

Кто-то дернул Дона за руку.

— Это я, сестра Яра! Где Жив? Почему ты молчишь?!

Дон прижал к себе хрупкое трясущееся тело. Успокоил.

— Не бойся. Жив не подведет!

— Эй, Зива, иди сюда! — донеслось из-за тяжелой дубовой двери, окованной узорчатой бронзой.

Жив приник ухом к крохотному слуховому отверстию, не ослышался ли? Прежде Великий князь не звал его в свои покои опочивальные.

— Ты что, не слышишь меня?! — прозвучало громче.

Жив отворил дверь. Вошел.

Не такой прежде он представлял себе княжью опочивальню. Постель под навесом высоким была в самом углу, неприметная в этом помещении. Зато посреди него стоял огромный, бескрайний стол на крепких резных под львиные лапы ногах. И был он весь завален дощечками письменными, свитками папирусов, кожами расправленными, еще чем-то наваленным в видимом беспорядке.