Наталья Султан-Гирей - Рубикон

Новогоднем объявили первый день января месяца, посвященного двуликому богу Янусу, покровителю мира и градоустройства. Остальные месяцы также получили имена в честь богов-покровителей и героев. Седьмой в честь консула Юлия назвали его родовым именем — юлием.

Вслед за реформой календаря и упорядочением общегородской жизни римские эдилы по повелению Цезаря наладили регулярную, дважды в декаду, раздачу бедному люду бесплатного пропитания.

Издавна народ римский жаждал хлеба и зрелищ. Новый консул дал и то и другое, вдоволь и бесплатно. Гладиаторские игры, сражения с диковинными заморскими зверями на арене цирка окончательно привлекли к нему сердца квиритов.

И все же Рим был не весь мир, даже не вся Италия. Италия, полуголодная, разоренная непосильными налогами, затаив недовольство, молчала и выжидала. В армии рос ропот против Помпея. На Востоке, в Африке и Эпире достаточно пашен для ветеранов Великого. Почему же Кней Помпей медлит?

Цезарь потребовал землю для тех, кто завоевал ее. Сенат, как всегда, отвечал проволочкой. Тогда Цезарь зачитал готовый указ о распределении земельных участков между ветеранами Помпея. Отцы отечества были поставлены перед свершившимся фактом. Помпей не посмел возражать. Он понимал: полководец, протестующий против награды своих солдат, отвратителен, полководец, ждущий, чтоб другой наградил его воинов, жалок.

В пьяной драке Гаю Октавию проломили голову. Покойник оказался оборотистей, чем можно было ожидать, и завещал сыну коллекцию коринфских дорогих ваз, а дочери приличное приданое.

Овдовев, Атия проплакала недели две и остановила свой выбор на молодом Марции Филиппе. Он был из хорошей патрицианской семьи, миловиден и прекрасно воспитан.

Молодой человек с радостью женился на племяннице триумвира и увез ее в Македонию, где стоял его легион.

Атия перед отъездом заявила, что берет сына с собой. Бабушка и прабабушка в отчаянии заклинали ее не губить дитя, грызли Цезаря, что он не любит маленького. От него зависит не пустить ребенка в дикие страны, а назначить Филиппа военным трибуном в Риме. Но консул не согласился. Именно теперь, когда взоры всего Рима обращены на него, он не находит нужным нарушать закон для своего зятя: "Каждый квирит должен пройти все тяготы военной службы, а не прятаться за тогу дяди!"

Октавиана увезли, и родное гнездо стало мрачным, как фамильный склеп. В покинутом жизнью доме две старые женщины день и ночь пряли. Сестра Юлия крепилась. Она поседела, сгорбилась, но не упрекала брата. Цезарь и сам тосковал не меньше ее.

Возвращаясь домой, он останавливался у порога и долго прислушивался, не раздастся ли каким-либо чудом топот маленьких ножек. Матрона Аврелия не переставая спрашивала сына: “Где ребенок? О чем Цезарь думает?” Теперь она согласна — ее сын тиран... Куда увезли малютку? Знать она не знает всякие там законы — везите маленького домой!

Гирсий с эскортом самых преданных ветеранов был послан во Фракию, где стояли войска Марция Филиппа. Филипп и не думал удерживать пасынка. Все равно ему в Риме не служить. Излишняя щепетильность Цезаря разрушила все его планы. Как же он просчитался, женившись на немолодой, некрасивой вдове, матери двух больших детей!

Атия с радостью собирала сына в дорогу. Она сама проводит его в Рим и. погостив у матери, вернется к мужу.

Старый дом на углу маленького форума ожил. Жизнь Цезаря вновь согрелась глубоким радостным смыслом. Он с гордостью любовался военным азартом своего наследника. Октавиану нравилось, когда, маршируя мимо, железные когорты приветствовали Цезаря. Малыш старался первым выкрикнуть салют, чтоб услышать в ответ раскатистое: "Аве, Октавиан Цезарь!"

Ласковый и кроткий дома, на людях ребенок дичился или держался с вызывающим высокомерием. Ему шел пятый год, но он был не по годам мал и хрупок, хотя и очень миловиден. И, зная это, кокетничал, как хорошенькая девочка.

Цезаря поражали в племяннике смесь ребячливости и слишком раннего умственного развития. В Сенате мальчик сидел тихо и с вниманием вслушивался. Придя домой, к удивлению Цезаря, он не без юмора представлял бабушкам и сестре всех ораторов в лицах. Особенно удачно он передразнивал патетические жесты Цицерона.

Малютка любил слушать чтение вслух и слушал с одинаковым упоением все подряд: походы Александра Македонского, любовные приключения, рассуждения Цицерона о дружбе и обязанностях, путешествия греческих мореходов и карфагенских купцов. Наслушавшись до одури, часами сидел недвижно, устремив глаза в одну точку, или тихонько разматывал или сматывал разноцветные клубочки шерсти, перебирал яркие красивые тряпочки.

Желая развлечь племянника, Цезарь просил Антония привести в гости его падчерицу Клодию.

Супруга благородного Марка Антония Фульвия с дочерью посетили престарелых матрон. Женщины беседовали о погоде. Октавиан занимал свою гостью. Но вскоре дети повздорили. Бойкая Клодия дернула мальчика за волосы. Октавиан растерянно хлопнул ресницами, закрыл лицо руками и заплакал, тихо и безутешно.

Дома Фульвия избила дочь. Вернувшийся под вечер Антонин снял ремень и добавил.

— Уступать надо, уступать, — повторял он, стегая девочку, — а не дергать за волосы. Позовут еще — запомни.

Не беспокойся, — перебила Фульвия, — больше не позовут.

Она угадала.

Год консульства истек. Римский мир снова разделялся на две неравные половины. Богатые провинции Востока, Африка, с ее крупными портовыми городами и средоточием торговых путей, усилиями Цицерона и дружным натиском отцов отечества достались Кнею Помпею. Лесистый, малолюдный запад — Иберия, обе Галлии и еще не исследованные Британские острова — Цезарю. Гай Юлий не протестовал. Его манило неведомое.

Земля от Падуса,[ 25 25 Падус — современная река По. ] текущего по болотистым лугам к Адриатике, до вечно бурного и туманного моря Усопших Душ[ 26 26 Море Усопших Душ — Ла-Манш ] звалась Галлией. Высокие горы разделяли ее на Цизальпинию, плодородную равнину между Падусом и горными подножиями, и Трансальпинию — лесистые страны кельтов, бриттов и северных галлов. Горы те звались Альпами, потому что они зимой и летом были одинаково покрыты снегом, а слово "альпа" все равно, как и латинское "альба", значит на языке северных италиков "белый".

Когда-то Ганнибал пересек Альпы и с льдистых вершин спустился в цветущие земли Италии. Но то был беспримерный подвиг. Римские же путешественники, воины и купцы предпочитали более удобный путь вдоль побережья Тирренского моря или от Остии до Массалии[ 27 27 Остия — порт в устье Тибра, морские ворота Рима; Массалия — морские ворота Рима; Массалия – Марсель. ] водой, а там уже Альпы оставались в стороне и широкие римские страды вели в глубь Трансальпийской Галлии.