Наталья Султан-Гирей - Рубикон

— Ведите! — отрывисто приказал полководец.

Один из преторианцев подошел к пленнику и, не скрывая брезгливости, потрогал его ногой.

— Ты, вставай!

Царевич попробовал подняться, но, обессиленный, рухнул. Преторианец грубо поднял его и поволок.

— Тише ты! — остановил полководец. — Он был храбр.

Подхватив юношу, он осторожно повел его вверх по лестнице, Цезарион с трудом передвигал опухшие ноги. Наконец утомительный подъем кончился. Пленник с наслаждением вдохнул солнечный воздух. Тепло и жизнь вливались в его измученное тело. Знал — скоро смерть, и все же радовался и небу, и солнцу, и верхушкам пальм за оградой.

— Развяжите меня, — попросил он Статилия. — Вас трое вооруженных, что я смогу?

— Поклянись тенью матери...

— Вы умертвили ее?

— Царица сама избрала смерть. — В голосе Статилия прозвучало такое восхищение и сочувствие, что Цезарион невольно почувствовал благодарность.

— А дети? — спросил он тихо.

— Царевну воспитает благородная Октавия, — уклончиво ответил Статилий.

Цезарион понял — братьев уже нет в живых. Больше он ни о чем не спрашивал. Все, кого он любил, мертвы. Еще худшая участь ждет сестру: сперва раба, потом наложница...

Они шли подлинным переходам дворца. Перед царевичем мелькали знакомые залы, цветники. Когда же они спустились в небольшой дворик, он не удивился, не испугался, увидев плаху и ликтора с секирой рядом с ней. Вероятно, умирать куда легче, чем убивать. Сейчас он уже не жалел, что у него не хватило мужества стать отравителем.

Цезарион взглянул ввысь. Небо светилось ровной, ласковой голубизной. С моря налетал легкий бриз. В последний раз обвел взглядом покидаемый им мир и заметил у противоположного входа во дворик двоих. Они перешептывались. Светловолосый тихонько смеялся и все время трогал своего собеседника то за руку, то за одежду. Тот хмуро отмалчивался.

Цезарион узнал императора. Встреть его царевич в толпе, он прошел бы мимо. Пленник еще раз посмотрел на Октавиана. Вот он какой, властелин мира! Этот давно переступил грань добра и зла и превосходно себя чувствует. Сейчас исполнится его заветное желание, последний соперник исчезнет с его пути.

Цезарион молча подошел к месту казни и, не ожидая приказа, спокойно опустился на колени и положил голову на плаху.

Так гордо, так спокойно расставался этот египтянин с жизнью, что у Октавиана дрогнули губы, как от горчайшей обиды. Он так надеялся, ему так хотелось, чтобы пленник молил о пощаде! Но он забыл, что в Лагиде было больше от Цезаря, чем в нем самом...

Октавиан отвернулся, он медлил дать знак, но Агриппа скомандовал:

— Кончайте!

Топор ликтора с размаху опустился, и отрубленная голова покатилась к ногам победителя.

С тайной завистью, стыдом и радостью Октавиан смотрел на эту голову. Исполнилось — через столько лет! — его тайное желание: последний камень убран с его пути. Мир отныне принадлежал Гаю Юлию Цезарю Октавиану, императору Рима.

Лигуры плыли к Риму. Император на палубе забавлялся с маленькой пленницей. Лежа под тентом, бросал ей финики, и ребенок ловил их на лету. Селена уже привыкла среди чужих.

Октавиан зевнул. Девочка надоела ему.

— Позови моего друга!

Агриппа пришел не скоро.

— Ловил солнце. В открытом море надо каждые три часа сверять направление. — Он объяснил несложную астрономию мореходов.

— Все знаешь, — с уважением заметил Октавиан, — я удивляюсь...

— Я очень мало знаю. Мне всегда стыдно, что мы правим такой огромной империей, а даже не знаем ее границ. Наши чертежи земель — ерунда!

— А твоя карта?

— Это еще далеко не то! Вот отдохну и снаряжу экспедицию к краям света. Выверю каждую бухточку, каждый мысок. Я хотел бы посетить все далекие страны, узнать как можно больше о звездах...

— Жизни не хватит, — лениво перебил Октавиан. — Куда же все изучить?

— Сколько смогу.

За бортом плескалось теплое, блеклое от зноя море. Стоял штиль, и только весла гребцов пенили неподвижную лазурь.

— Хорошо гребут, — заметил Агриппа, — я обещал гребцам свободу. Они славные ребята, честно выгребали в бою, уносили нас от гибели, бросались с быстротой орла на врагов...

— Как я завидую тебе, — вздохнул император. — Ты любишь всем сердцем и меня, и звезды, и мореплавателей, и далекие земли, Италию, свою деревушку, и вспаханные поля, и быков, что тащат плуг, и пахаря, что их понукает... А я ничего не люблю и очень несчастен. Нищий властелин мира!

— Если человек, от которого зависят миллионы жизней, ничего не любит, не верит в добро, это ужасно! — Агриппа задумался. — Счастье, что все твое нытье — это пустые слова. Напускаешь на себя, противно даже слушать. Просто ты не в духе, что триумф испорчен. Но уверяю тебя, победа над мужественным врагом славней, чем над трусом. И Клеопатра, и ее сыновья геройски встретили смерть. Цезарион не дрогнул в час казни. Кто сразил племя героев, вдвойне герой! Триумф не пострадает.

— А дальше?

— Дальше? — Агриппа сдвинул брови. — Ты думаешь, я не чувствую, какая огромная тяжесть легла мне на плечи с тех пор, как ты стал единовластным правителем мира? За каждый твой промах, ошибку, преступление отвечаю я! Отвечаю перед Римом, историей, потомством! И я не опозорю ни тебя, ни себя!

Марий — вождь популяров, противник Суллы, шестикратный консул Рима.

Эдил — низшая должность в Сенате, ответственный за состояние городских улиц.

Кимвры — одно из галльских племен.

Квириты — сыны бога Марса Квирина, исконные жители Рима.

Ликторы — сенаторская стража, городская полиция.

Катон — идеолог патрицианской партии, оптиматов.

Легат — командир легиона.

Катилина — политический авантюрист, пытавшийся установить свою диктатуру.

Остерия — кабачок.

Феб — бог Солнца

Понт — Понтийское царство, Северное Причерноморье.

Кариссима — любимая.

Атриум — внутренний дворик в римском доме.

Марк Лициний Красс — самый богатый человек в Риме плебей по происхождению, но убежденный оптимат.

Вилик — управляющий имением патрициев.

Фьезоле — город в Этрурии (современная Тоскана).

Популяры — демократическая партия в Риме.

Претор — сенатская должность, выше, чем эдил.

Квестор — казначей.