Наталья Султан-Гирей - Рубикон

Октавиан становился в середину строя, чтобы Цезарь не видел его унижения, и бодро выходил за ворота лагерного вала.

Пройдя две—три стадии, начинал прихрамывать и отставать. Сердобольные однополчане по очереди тащили его на руках.

У вечернего костра присутствие ребенка сдерживало самых отчаянных балагуров. Их собственная жизнь была груба, развратна, жестока, но даже малейшие брызги грязи, которую они столько лет месили по походным дорогам, не должны были коснуться их божества.

Авл Гирсий, уложив своего питомца спать, отправлялся к Дивному Юлию и подробно рассказывал:

— Легионеры избалуют. Они молятся на твоего сына. Октавиан в походе их радость. Запретить нельзя.

Цезарь поморщился:

— Дать коня. Пусть едет рядом с тобой и поменьше возится с солдатами. Да, как он ест?

— Первые дни не притрагивался. Теперь всю миску уплетает.

Цезарь промолчал. Его больно задевало равнодушие Октавиана.

— Кошачья душа, ласков со всеми, кто гладит и пока гладят.

Спросить, вспоминает ли его мальчик, не хотел. Заговорили о делах. Уже провожая легата, Цезарь остановил его:

— Не туши на ночь светильника. Паршивец в темноте боится.

К удивлению Гирсия, на этот раз его постоялец не спал и, сидя на постели, грустно глядел на мигающий язычок ночника.

— Почему не спишь?

— Я никогда не сплю. — Октавиан пристально посмотрел в глаза легата.

Старик понял безмолвный вопрос.

— Не упоминал. Надо просить прощения.

— Никогда не пойду первым, — упрямо шепнул мальчик. Гирсий вгляделся и с изумлением заметил, как изменился ребенок: глаза огромные, скорбные, красиво очерченный ротик страдальчески изогнут. Старого солдата поразило это незаметное чужому взгляду не по-детски сдержанное горе. Мальчик умел быть мужчиной.

Узнав, что Маленький Юлий не желает сдаться первым, Цезарь улыбнулся:

— А скучает! Юлий! Настоящий!

— Пора кончать, — посоветовал Гирсий. — Мальчишка истаял, не плачет, но гаснет молча. Старается. Я ему выдал амуницию, держит в образцовом порядке. Мне помогает.

За походами, странствиями и другими делами Авл Гирсий забыл жениться. Перевалило много за пятьдесят, а ни жены, ни друга, ни детей. Ребенок, да еще сын любимого вождя, целиком занял его сердце. С грубоватым юмором подшучивал он над манерностью маленького горожанина, но в глубине души осуждал Цезаря и жалел мальчика.

— Что это они у тебя македонскую фалангу спрашивают, когда ты родной римский строй не знаешь? Объяснили бы сначала. Известно ли тебе, Октавиан Цезарь, почему твои легионеры непобедимы?

— Доблесть и выносливость римского воина, — школьной скороговоркой начал Октавиан.

— Ерунда. Понтийцы и парфы намного смелей нас, скифы и арабы выносливей, а побеждает римский легионер. Дисциплина, мой друг, и умение всюду пускать корни. Ты живешь два месяца в нашем военном лагере, а заметил ли ты, как он мудро устроен? В центре жертвенник, шатер полководца, небольшой форум. На каждой стороне лагерного вала ворота. Всего четыре. А какие ровные ряды палаток! В самую темную ночь не заблудишься. Македонцам не додуматься. А их фалангу по книжке вызубри. Зазубришь все к концу похода, твоего Агриппу не тронут. Цезарь обещал.

— Неправда!

— На старости лет для твоего утешения лгать не стану, а просить прощения надо.

В палатку неожиданно вошел Цезарь. Небрежно кивнул племяннику и сухо осведомился о здоровье.

— Я не болею, и голова больше не болит.

Цезарь, не слушая, обратился к легату:

— Я пришел с просьбой. Наблюдения последнего похода привели меня к мысли изменить некоторые главы в моих трудах о Галлии. Не знаешь ли ты какого-нибудь центуриона с хорошим почерком? Я привык диктовать мои наброски.

— У Октавиана хороший почерк, — дипломатично ответил старик.

— Он наделает ошибок. Мой племянник привык переписывать, не понимая, не думая.

— Ни одной ошибочки, — шепнул Октавиан в пространство. — Так стараться буду.

В небе едва брезжило, и Цезарь еще лежал в постели, когда Октавиан со стилосом и приготовленными заранее восковыми табличками остановился на пороге.

— Гирсий послал меня. — Он стоял робко и покорно.

— Хорошо, садись.

Принесли завтрак.

— Ешь! На голодный желудок писать нельзя.

Октавиан ел осторожно и все время виновато улыбался.

Цезарь разложил письменные принадлежности.

— Начнем. "Рим покорил Галлию и завершил завоевание Трансальпинии благодаря стойкости, упорству и дисциплине римского солдата. Эти отличительные черты, а также высокоразвитое чувство долга вознесли квирита над всеми народами. Однако с этими качествами не родятся, а выковывают в себе непрерывными усилиями воли. Варвар же, как правило, лишен чувства долга и живет, повинуясь инстинктам, словно неразумное животное. Впрочем, и среди римлян нередки подобные характеры". Написал?

Написал.

— Давай сюда! — Цезарь сложил таблички и сухо кивнул племяннику. — Ты свободен!

На следующее утро Октавиан снова явился чуть свет. Под глазами залегли нездоровые синяки, губы побледнели. Всем своим видом он взывал к жалости.

Цезарь начал диктовать.

— Хватит, — вдруг прервал он. — Покажи. Хорошо, я доволен тобой.

Октавиан поднял ресницы и улыбнулся недоверчиво, радостно и растроганно.

— Я думаю, — Гай Юлий положил руку на голову мальчика, — мы больше не станем ссориться.

— Нет. — Октавиан осыпал его руку поцелуями.

Впервые в жизни он целовал руку своему приемному отцу.

Вечером Сильвий перенес вещи изгнанника в палатку вождя. Цезарь был занят. Он пришел, когда Октавиан уже улегся и, обняв медвежонка, тихо рассказывал ему что-то. Цезарь сел на постель.

— Мой Маленький Юлий, мы должны быть друзьями. Знаешь ли ты, почему мы, Юлии, должны любить и беречь наше имя? Нашему, роду выпала великая честь стоять у колыбели Рима. Ты, конечно, не раз читал "Илиаду" и помнишь историю гибели Трои. Из царской семьи спасся один Эней со своими спутниками. После долгих лет скитания по волнам морским Эней пристал к латинскому берегу и нашел приют у царя Лациума, женился на Лавинии, царевне латинян. От сына Энея, троянского царевича Юла, идет наш род Юлиев. Правнучку Юла, прекрасную Рею Сильвию, полюбил грозный Маврот Квирин, бог латинских воинов. Она родила ему двух близнецов Ромула и Рема. Ее отец, суровый царь Альба Лонга, приказал убить малюток, боясь, что, возмужав, они лишат его престола. Но раб пожалел детей, унес близнецов далеко в лес и оставил в живых. Их нашла волчица, потерявшая волчат, и вскормила своим молоком. Ромул и Рем выросли сильными и смелыми, как волки. Собрав всех храбрых и бездомных, они основали на Семи Холмах у реки Тибр город Рим. В ссоре Ромул убил Рема. Он не пощадил родного брата ради блага Рима. Мы, Юлии, были среди первых сподвижников Ромула. Он сам был из нашего рода. Стыд и позор тому Юлию, кто окажется недостойным имени римлянина! Но я уверен, мой дорогой, мне не придется за тебя краснеть!