Август Шеноа - Сокровище ювелира

– А скажите-ка мне, что тут происходит? Живем ли мы в Загребе? Горожанин ли я и судья ли вы? Законная ли жена перед богом и людьми моя Ева? А? – выпалил единым духом коротышка-лавочник.

Гости в недоумении переглянулись, а капеллан постучал себя пальцем по лбу, показывая, что Шафранич помешался.

– Ну, ну, дорогой Андрия, не бушуйте, точно молодое вино! Скажите спокойно, что случилось? – добродушно спросил хозяин.

– Спокойно! Спокойно! Как же! Меня чуть удар не хватил, а вы «спокойно»! Что со мной случилось? Желчь разлилась, вот что! А почему? Содом, Гоморра, Вавилон! Срам, грех, безобразие! Мне, городскому асессору, моей жене, городской асессорше, это, это, тьфу!..

– Ей-богу, вы требуете, чтобы вас рассудили, но я не знаю, кто и в чем перед вами виноват? – промолвил удивленный судья.

– Specificatio et petitum [64]обвинения, дорогой мастер! – добавил глубокомысленно Каптолович.

– Расскажите господину судье все как было, кум Андрия, – сказал цирюльник, – он справедлив и привлечет виновного к ответственности.

– Хорошо. Итак, слушайте мое обвинение! Мою Еву схватили колики, извивается как змея. Ее новая шляпа – прости-прощай! Я заплатил за нее на королевской ярмарке пятнадцать динаров. Вы слышите? А во всем виноваты вы, мастер Петар.

– Я? – удивленно спросил ювелир.

– Именно, именно вы! – подбоченясь, бросил с порога цирюльник.

– Я? Да вы с ума сошли? – переспросил Крупич.

– Нет, и с ума не сошел, и белены не объелся, – продолжал тараторить лавочник. – Разве красавица Дора не ваша дочь, а Магда не ее крестная? Это все Магдины козни. Чуть уйдет из дому папочка, молодой Грегорианец скок в дом и красавицу Дору чмок и et caetera, – так что все ходуном ходит! Я, конечно, глуп, туп, не правда ли, мастер Петар? А все-таки у меня не будет внука прежде зятя, как у некоторых!

– Андрия! – заорал старый Крупич, хватаясь за кувшин, но судья быстро удержал его руку.

– Андрия, да, меня зовут Андрия! И этот Андрия больше вам скажет! Кто продал Грегорианцу наш Медведград? Вы! Ведь молодой Павел только для виду ласкает вашу дочь, чтобы выведать у вас, что делают горожане для достижения своих прав. А когда сегодня после вечерни – это было у всех на устах – добрые люди хотели разделаться со старой ведьмой, к ней на помощь подоспел какой-то антихрист-влах. И этот собачий сын схватил мою Еву, мою бедную Евицу за ворот и давай ее раскачивать, точно язык нашего большого колокола, и разорвал новенькую шляпу. Кто заплатит мне за шляпу, кто заплатит за лекарства? А?

Ювелир словно окаменел и судорожно сжимал спинку стула, возле которого стоял. Его бледное лицо подергивалось, глаза, казалось, вот-вот вылезут из орбит.

– Лжешь, мерзавец! – прохрипел мастер. – Кто посмел обливать грязью мое единственное чадо, где свидетели этого позора? Кто?

– Я, – холодно и насмешливо промолвил Чоколин, сделав шаг вперед.

– Ты? – удивились присутствующие.

– Я, милостивые господа, – продолжал цирюльник, заложив руки за спину, – могу поклясться перед святым Евангелием и святым причастием, находясь в трезвом уме и здравой памяти, собственными глазами видел, что благородный господин Павел Грегорианец обнимал и целовал уважаемую девушку Дору, как муж жену, а Магда при том присутствовала.

Все онемели. Дора была едва жива. Ее мозг оцепенел, ноги вросли в землю, горячая кровь бушевала, как море огня. Так чувствуют себя люди, когда их ведут на казнь.

– Дора! Дора! Ты?… – прошептал старик, теряя разум, и пот покрыл его лоб. – О Иисусе Христе, в чем я перед тобой провинился? – воскликнул он с горечью и, ударив себя ладонью по лбу, уронил голову на стол.

– Отец, – вскрикнула девушка и бросилась перед ним на колени. – Прости!

Старик вскочил, словно безумный, смахнул с седой бороды слезы, оттолкнул девушку и кинулся к стене за ружьем, но судья успел удержать его за руки.

– Петар!

– Не берите греха на душу, – подхватил капеллан. – Один бог судит людские грехи.

– Отец, клянусь могилой матери! – рыдая, вскрикнула стоявшая на коленях девушка.

– Молчи, выродок, не трогай святой могилы! Вон отсюда! – Немного успокоившись, он обратился к Арбанасу. – Кум Павел, об одном вас прошу. Покуда я жив, пусть эта грешница не показывается мне на глаза! Но я не хочу, чтобы она умерла с голода, я обещал своей жене-покойнице, что не оставлю ее. Через три дня вы едете к себе в Ломницу. Возьмите ее с собой! Пусть там станет служанкой и пасет свиней. И чтоб в Загреб ни ногой! \1 делаю это только ради души моей покойницы!

– Эх, кум, кум! – начал было Арбанас.

– Вы согласны выполнить мою просьбу? – перебил его решительно ювелир.

– Да, согласен, согласен! – закивал головой Арбанас.

– Хорошо, спасибо! А с вами, мастер Андрия, я поговорю завтра перед судом. Теперь же прощайте! – закончил Крупич.

Гости разошлись, понурив головы, а Чоколин с лавочником отправились к Евице праздновать победу. Немного погодя в дом принесли бесчувственную Магду. Дора принялась ухаживать за ней. Наступила ночь. Кругом было тихо как в могиле, только из дома Крупича слышались причитания девушки:

– Матерь божия, и зачем, зачем я родилась на свет!

Близилась полночь. Площадь Св. Марка залита лунным светом. Нигде ни души, тишина. Внезапно из Шафраничевой лавки выскочил сгорбленный человек и зашагал через площадь, покачиваясь из стороны в сторону и что-то бормоча. Дойдя до середины площади, он вдруг увидел свою тень и остановился.

– Хо-хо! Это ты… ты… ты? – обратился он к своей тени. – Добрый вечер, дорогой мой alter ego. [65]Что, веселый нынче был денек, не правда ли? Хе-хе, трудненький! Сегодня мы показали то… то… тому спесивому мастеру, кто настоящий человек! Но погоди, братец, это еще не все! Нет, нет, нет! Хе-хе, еще не все! Дора должна стать моей, да, моей! Мы поделим ее… я и господин Степко! Хи-хи-хи, Степко дьявольский бабник! Пусть снимает первый мед, а я уж остатки! Дора должна быть моей; не сказал ли я, что она пойдет за грош, а я уж остатки…

В это мгновение колокол на башне св. Марка глухо возвестил полночь.

– А ты чего, святой дылда, вмешиваешься в наши дела? – повернулся цирюльник к башне – Бим, бам, бом! Вот и вся твоя премудрость! Не зли меня, дылда, не зли, – и Чоколин погрозил колокольне кулаком, – не то… не то… мы можем и наплевать на твой крест. Так или иначе, – обратился он к своей тени, – мы должны убираться подобру-поздорову из Загреба, не то этот Радак… этот проклятый Радак… черт его принес! Придется, потому что мы… турки! Но тсс! Как бы не подслушал и не выдал нас святой Марк! Ха, ха, ха! – захохотал Грга во все горло. – Но покуда еще рано, еще рано! Дора будет мо…е…е…й, моей! Пусть остатки, да, остатки. Доб…рой ночи, братец! Доброй ночи! – поклонившись собственной тени, он поплелся в свою цирюльню.