Август Шеноа - Сокровище ювелира

– Да что вы, господь с вами, – сказал, улыбаясь, полковник, – я схватил бы вас, как мышку!

– А потом я вас! – ответила Клара, опалив его жарким взглядом.

Полковник в недоумении уставился на нее и спросил:

– Я вас, а вы меня? Тысяча чертей, как же так?

– Это военная тайна, – заметила лукаво Клара, сняла с груди розу, повертела в руках и уронила на медвежью шкуру.

Оба воина вскочили, чтобы поднять цветок, полковник при этом опустился на одно колено. Но Клара оказалась проворней! Нагнувшись, она быстрым движением схватила розу, полковник тем временем увидел точеную, ослепительной белизны шею вдовушки и вспыхнул.

– Отдайте розу мне, – попросил он.

– Мне, – точно эхо произнес смиренно генерал.

– Вам и вам тоже? – лукаво спросила Клара. – А зачем?

Оба собирались что-то ответить, но в это мгновение вошел слуга и доложил:

– Милостивый государь Павел Грегорианец желает приветствовать вашу милость!

– Жду его с радостью! – ответила Клара, лицо ее зарумянилось, глаза вспыхнули.

– Хорватский медведь, – пробормотал полковник.

– В недобрый час! – досадливо добавил генерал.

В комнату вошел Павел, бледный, спокойный. Поклонился хозяйке, потом гостям.

– Прежде всего, – начал юноша, – привет и поклон вашей милости от государя отца, он надеется, что я застану вас в добром здравии. Как было сообщено вашей милости, прибыл я не по собственной воле, а по приказу государя отца для того, чтобы привести в порядок счета за самоборских кметов. Отец наказал мне покончить это дело с вашей милостью по доброй воле и дружески, без распри и суда. Простите меня, ваша милость, что вошел сюда сразу же по приезде и без обиняков передал все, что наказал мне государь отец.

Клара с любопытством присматривалась к юноше.

– Прощать вам, милостивый государь, мне нечего, – спокойно ответила Клара, – прощают только грехи! Владетельный господар медведградский всегда приятен и дорог моему дому, а его сын желанный гость для меня, ближайшей соседки и хозяйки половины Самобора. Да будет вам известно, господа, – Клара обратилась к немцам, – перед вами стоит хозяин другой его половины. Господин Павел Грегорианец, известный герой печальной резни под Храстовицей, прославился еще и тем, что в позапрошлом году спас от смерти девушку-горожанку. Еще раз добро пожаловать под кров, который одновременно и ваш и мой! Господин Степко писал мне о счетах. Ссор и суда между нами не будет, как не было и до сих пор. Но если господин Степко желает покончить с этими счетами, а они немалые, я готова тотчас взяться за дело и потому надеюсь, милостивые государи, – обратилась она к воинам, – вы не поставите мне в вину, если я поблагодарю вас за визит и дружески попрощаюсь с вами в надежде, что в ближайшее время вы осчастливите мой дом своим присутствием, а также извините меня, если я не приняла вас как должно!

С этими словами Клара поклонилась воинам и тут же выбросила розу в окно.

Генерал и полковник с кислыми минами попрощались с хозяйкой, сердито поклонились Павлу и вышли.

– Слыхали, дорогой генерал, у них «счеты»! – бросил Рингсмаул, повернув коня к воротам замка.

– Как же, – досадливо отозвался Тойфенбах, – у желторотого балбеса счет открыт, а у нас закрыт!

Павел стоял перед Кларой, сердце его сжималось от неясной тревоги.

– Садитесь, сударь, садитесь, – ободряла Клара смущенного юношу тихим ласковым голосом, скрестив руки на груди. – Вы приехали в добрый час. Избавили меня от неприятного общества! Эти люди обзывают хорватов медведями! А сами, прости господи, – вдовушка едва заметно улыбнулась, – плоски, как их непробиваемые панцири. С ними совсем одичаешь! Я не люблю заниматься всякими счетами, но на сей раз вы явились в добрый час. Однако прежде скажите мне: как ваша рана, которую вы получили под Храстовицей?

– Не чувствую ее больше. Была всего лишь царапина, сударыня! – ответил Павел.

– Слава богу, – продолжала Клара. – Когда вы лежали в жару у нас в Самоборе, я очень за вас беспокоилась, да, да, поверьте, очень!

– Спасибо вашей милости за беспокойство!

– А как ваша матушка? – спросила Клара, поднимая головку. – Марта, милая госпожа Марта, моя вторая мать.

– Все болеет.

– Бедная. Плохо ей, знаю. Когда я была в Мокрицах, мы виделись через день. И не раз я плакала, глядя, как она мучается. Ох, господин Павел, – продолжала Клара, и на глазах у нее блеснули слезы, – вы счастливы, что можете называть ее матерью! Эта женщина поистине ангел господень! Что говорят врачи?… Впрочем, оставим это! – Клара отвернулась к окну, чтобы скрыть слезы от Павла.

Юношу тронули ее ласковые речи. Он с удивлением смотрел на эту красивую женщину.

– Как поживает ваш брат, господин Нико? – продолжала расспрашивать Клара. – Я слыхала, он женится на молодой Айнкерн? Правда ли это?

– Думаю, что так, милостивая государыня!

– Как же вы позволили себя опередить? Странно! Обычно первым женится старший! Что же это вы, господин Павел? – спросила Клара, искоса поглядывая на молодого человека.

– Некогда мне было думать о женитьбе, сударыня, – ответил спокойно и холодно Павел.

– Некогда? А когда же и думать, если не теперь?

– Я воин, благородная госпожа, – немного смутившись, промолвил Павел. – Сегодня здесь, завтра там, то в ртути, то под шатром, а в походе свадьбы не сыграешь.

– Но вы не наемник, а хорватский дворянин! В мирное время столько представляется партий… Впрочем, простите, мой благородный гость, – продолжала она, улыбаясь, – я исповедую вас не хуже духовника, совсем позабыв и о наших счетах, и о том, что вы устали с дороги. Заболталась! Хороша хозяйка, не правда ли? Ни хлеба, ни соли! Браните, браните меня! Ничего другого я не заслужила. Вон над горой уже алеет вечерняя заря. Оставим разговоры о свадьбе, господин витязь. Знаю, вас не переубедишь. Но, право же, очень прошу вас, отложим сегодня наши счета, мы не покончим с ними и до полуночи! Что-то голова разболелась. Горит… вот попробуйте сами, – и, как бы забывшись, Клара наклонила к нему красивую голову, но тут же отдернула. – Извините меня и не осуждайте. Я больная, сумасшедшая! Вспомнилось вдруг, что, когда вы лежали в горячке, я положила вам руку на лоб. Простите, одичала я в этой глуши!

Павел вспыхнул. Он тщетно искал слов.

– Анкица! Анкица! – позвала Клара. – Вы знаете Анкицу, мою дочь?

– Нет, не имел удовольствия видеть, – ответил юноша.

– Я покажу вам моего ангелочка, единственное утешение моей вдовьей жизни. Анкица, иди-ка сюда!

Раздвинулся красный полог, и в комнату вбежала девочка в голубом платьице, лет четырех, тоненькая, нежная, как цветочек. Золотые кудри обрамляли ее красивое личико, точную копию материнского. Голову обвивали синие цветочки.