Милош Кратохвил - Европа в окопах (второй роман)

И верно, ничего не происходит…

Городок Верден тоже продолжал свою жизнь в мирном спокойствии военного тыла, нарушаемом лишь заботами, которые волновали тогда все города и деревни за европейскими фронтами, прежде всего тревогой за членов семей, покинувших родные очаги и оказавшихся в окопах, и меньшими или большими затруднениями с продовольствием. В остальном же солнце по-прежнему беспрепятственно сменялось звездами, и отблески их отражались на башнях и крышах верденского кафедрального собора двенадцатого века, а также красивого епископского дворца и ратуши. И вот в эту краткую послеполуночную пору большая часть двадцатидвухтысячного верденского населения спит сном праведников, ибо накануне — так же как из года в год — они прилежно трудились в цехах и на фабричках по производству конфет, варенья и ликеров, если не занимались столярным или мукомольным делом или, наконец, торговлей. Ведь нет ни малейших оснований менять режим дней и ночей.

Так же доверчиво улегся спать и весь край вокруг города, ибо о чем беспокоиться… Разве не вызывал доверия уже сам троекратный полукруг крепостей, опоясывающих с востока верденское предполье от Фор-де-Во и Дуомона до горы Мартом и высоты 304 на противоположном конце дуги? Само собой разумеется, что между большими крепостями существует еще сколько угодно малых укреплений, бункеров, подземных казематов, лабиринтов подземных ходов, подвалов, куполообразных бетонных башен и бесчисленных окопов…

Отчего же бояться грядущих дней?

Пускай о них думают господа генералы.

A propos [25] Кстати (фр.). — генералы!

Недавно здесь происходил чуть ли не аукцион верденского военного снаряжения и гарнизонов! Оружие направлялось в полевые армии, причем из крепостей было даже демонтировано и вывезено множество пушек. Ежедневно можно было видеть такие обозы! А разве это не самое успокоительное доказательство того, что тут не ожидают с немецкой стороны никаких неприятных сюрпризов?

А если в последние дни кое-что из вывезенного вернулось назад, то это, несомненно, потому, что просто возмещается — раз сейчас есть на это время — то, что прежде было уступлено более нуждающимся. Вот и все.

Так спал Верден под высоким морозным небом, на котором сверкали острые осколки звезд, как мерцали они на земле, покрытой снежной порошей и мелкими зеркальцами замерзших луж в затвердевшей грязи и колеях. Ветви деревьев тоже замерзли под кружевом инея, спокойно плыла Мез по мягким долинам между невысокими приветливыми холмами, где леса сменялись пастбищами, а поля деревушками.

Четвертый час утра 21 февраля 1916 года…

С последним ударом башенных часов верденского кафедрального собора на крышу епископского дворца с грохотом, подобным раскатам грома, обрушился тяжелый снаряд, пробил ее и взорвался, образовав широкую воронку, захватив стены и полы двух этажей. Из обломков балок, кирпича, штукатурки, мебели, из клочьев ковров над городом поднялся могучий султан дыма и пыли, а гулкий отзвук взрыва потонул в грохоте оседающих стен и треске ломающегося дерева.

Ночным дежурным штаба верденского участка фронта — штаб располагался в ратуше — нет надобности объявлять тревогу: со всех сторон сюда сбегаются офицеры, на ходу что-то на себя натягивая: они торопятся в зал заседаний.

Здесь уже присутствует и сам командующий верденским укрепленным районом генерал Эрр…

— Господа, это начало. Да, в этом убеждены все. Однако…

Офицеры стоят, напряженно вслушиваясь, склонив головы набок — точно в этом положении смогут уловить и самый слабый звук…

Но ничего не слышно.

Вообще ничего! А ведь немцы должны вот-вот начать артиллерийскую подготовку, как на параде марширующий полк всегда следует за своим командиром.

Идет секунда за секундой, проходит минута, вторая…

Затем тишину нарушает генерал Эрр:

— Немыслимо, чтобы неприятель начал наступление с обстрела города. Этот выстрел наверняка имел какой-то особый смысл — возможно, нечто вроде символической визитной карточки от господ напротив. В ходе их мыслей часто нелегко разобраться. Не будем же понапрасну ломать голову. Господа, позаботьтесь, чтобы весь верденский фронт был немедленно приведен в полную боевую готовность.

Только через три часа и пятнадцать минут — в четверть восьмого — три тысячи триста немецких орудий всех калибров начали изрыгать свои снаряды на верденский участок между рекой Мез и равниной Воэвре. Сотни орудий бьют и бьют, километр за километром по окопам, подъездным путям, долинам и склонам, по голым равнинам и заросшим холмам, по деревням и хуторам, просто по земле, где может не быть ничего, кроме муравейника или мышиного гнезда, по живому и неживому, взрыв за взрывом, взрыв за взрывом в Омоне, Орне, Бомоне, Дамвильере, Дуомоне, Вердене…

Во все пространство от земли до самого неба ворвался грохот разрывов и заполнил его от горизонта до горизонта. Этот грохот извергали стальные глотки тяжелых орудий, гаубиц и мортир, скорострельные полевые пушки, минометы и пулеметы, которые своим пронзительным «так-так-так» прорезали громыхание орудий крупного калибра. Когда воздушные волны, поднятые взрывами, сталкиваются, кажется, что воздух густеет, то спрессованный, то, наоборот, разряженный, разорванный и клочьями отшвыриваемый детонацией. Свист пуль, дробный треск шрапнели, гулкий вой летящих тяжелых снарядов, которые падают с громоподобным эхо, удары мин, рвущих все на части и собственной силой, и давлением воздуха, визг летящих по неведомым траекториям металлических осколков и обломков…

Одних только снарядов тяжелого калибра немецкие батареи выпускают по сто пятьдесят тысяч в день…

И так час за часом, день за днем…

Не было места, не было укрытия, куда бы не проник этот ураган звуков. Казалось, он звенит в каждом камешке, им пропитаны волокна деревянных перекрытий в блиндажах, казалось, гудит сама вздыбленная снарядами земля.

Так вот каково истинное, единственно доступное нам подобие смерти — это когда губительная сила вообще не постигается чувствами. Тела людей вжимаются в стенки окопов, тесно прильнув к их землистым скатам, мужчины втягивают головы в плечи, стараясь сделаться как можно меньше, всячески ограничить свою поверхность, на которую наталкивается эта гулкая смерть. Новички долго еще будут во время атак пригибаться от свиста пуль, давно пролетевших мимо, а пригвоздит их к земле смерть совершенно неслышная, ибо она слишком мгновенна, чтобы уловить ее слухом.

Взрывы сбивали брустверы окопов, а там, где снаряды падали на их дно, разрушительный вихрь дробил глиняные стены, разрывал на части тела солдат и балки блиндажей, а в открытом поле разрывы снарядов взметали гейзеры земли и камней, образуя глубокие воронки, уничтожали проволочные заграждения, со звоном били в бетонные купола и стены крепостей.