Олег Борушко - Мальтийский крест

"Подвигами, подобными подвигу Сакена, пестрит вся история ордена. Рыцарь, воспитанный в презрении к смерти, не впечатлился подвигом русского капитана в неизвестных ему морях", – прочитал Головкин на застывшем лице Джулио.

Джулио вдруг почувствовал, как что-то мягко коснулось его ступни под столом.

"Что это?" – с ужасом подумал рыцарь.

– Ну да! – раззадорился Скавронский. – Произведен в дипломаты! А чего тут стесняться? – он посмотрел на Головкина и на Катю. – Причем не без протекции ее вот дядюшки, – он ткнул толстым пальцем в жену, – князя Потемкина! Слыхали? – залихватски обратился он к Джулио.

Сделавшись монахом, Джулио счастливо избежал ханжества. Однако представить, что икона невинности, сидящая напротив, могла даже просто помыслить о происках под столом… Едва оттаявшие ноги, впрочем, не могли с надежностью донести – было или не было? Джулио замер, боясь взглянуть на графиню.

Головкин вдруг густо покраснел, вернее, как это бывает у безнадежно рыжих – целиком стал одного цвета с веснушками.

"Было или не было?" – боролся теперь с собою Джулио. И вдруг резко подтянул ноги обратно под стул.

Екатерина Васильевна положила приборы и посмотрела на мужа.

– Слыхали? – не отставал Скавронский. – Хоть и "князь тьмы" – а кое-кого в свет вывел! Правда, и Ариадны были умелые – Катина матушка вот с сестрой.

Сделалось ясно, что Скавронского несет. Посол говорил с подтекстом, и жало подтекста, ускользая от понимания Джулио, кажется, попадало в цель.

Джулио совершенно не интересовался знать семейные секреты русских господ. Правда, краем сознания с умилением представил Катину матушку.

Катя вдруг поднялась.

– Извините, у меня голова разболелась, – сказала она, уронила общипанный бутон на скатерть и вышла.

Скавронский застыл на полуслове с раскрытым ртом.

Звук отодвинутого Катей стула словно царапнул Джулио по сердцу. Он проводил графиню глазами.

Головкин пожевал губами, посмотрел на Джулио, и кровь отлила от веснушек обратно.

– Что я такого сказал? – вспылил Скавронский и обиженно посмотрел на рыцаря.

Этикет точно предписывал, как отвечать на вопрос Павла Мартыновича. Джулио медленно подцепил спаржу, подождал, пока стекут капельки оливкового масла, и задумчиво отправил в рот.

– В России привыкли к женщинам на престоле, – сказал Головкин в пространство. – Что-то в этом даже есть. Вы, например, когда едете? – повернулся он к Джулио, и глаза его вдруг недобро сверкнули.

– Завтра чем свет, – тихо ответил Джулио.

Головкин криво усмехнулся.

Взойдя поздно вечером на корвет, Джулио прошел в кокпит и прислонился спиною к бизани. Над ним трепетал похожий на хоругвь штандарт ордена госпитальеров: простой белый крест по красному полю. Он подсвечивался снизу трехгранным кормовым фонарем, и Джулио, задрав голову, долго смотрел на игру, в которую свет и ночь играли на ветру с древней эмблемой рыцарской славы.

– Что это вы тут, эчеленца? – на палубу вынырнул Робертино, подошел к хозяину. – Стоим?

Джулио невидяще посмотрел на слугу.

– Она в вас влюбилась, – авторитетно заявил Робертино. – Оно и понятно. Один старый, другой рыжий, а тут – такой красавец!

Джулио не отвечал.

Робертино считал себя серьезным знатоком женских душ и особенно тел. Только обижался, что Джулио не заимствует опыт.

Джулио между тем мучил вопрос: неужели графиня могла повести себя как… Рыцарь даже не решался произнести – как кто. Однако странное дело: на месте подобающего презрения он обнаружил мучительный и… нежный интерес.

Короткое отступление. Если красивая женщина намеренно коснется вас ногой под столом – вашим первым помыслом, увы, будет не укоризна. Вашим первым помыслом будет сочувствие: пораженная вашей личностью, женщина не совладала с собой…

– …а вы молодцом! – закончил Робертино. – Подумаешь, норка!

Чудесно воскресшая коробка должна была поставить рыцаря на дружескую ногу с русским посольством и дальше с русским двором. Такую удачную театральную постановку выдумал он, мальтийский посол Джулио Литта. И такая странная кульминация…

Скавронский, проводив рыцаря, поднялся на половину жены.

– Поразительный человек, – игриво начал он как ни в чем не бывало. – Ай, пропали петербургские вдовушки. Ты заметила, эт самое, сколько темперамента?

Катя лежала с книжкой на канапе в позе, которую Катина няня называла "Фунт шоколаду в сугробе", а сестра Александра – "Вчера или никогда!".

Она по- прежнему хоронилась под собольей шубой, которую Павел Мартынович ненавидел нынче так же сильно, как радовался, когда покупал.

– Вы помнете шубу! – говорила Катя, когда муж, трудно дыша, старался погладить сразу все, что под шубой скрывалось.

– Соболь не мнется, я куплю тебе другую, можно отпарить! – запыхавшись, вываливал он все аргументы.

– Что же отпаривать, когда не мнется? – буднично спрашивала Катя.

– И какой пронзительный взгляд! – продолжал Павел Мартынович. – Нет, рыцарь определенно едет с комиссией… – он на цыпочках придвинулся ближе к канапе.

Катя подтянула шубу к подбородку.

– Никак не предполагал, что эти рыцари…

– Ваши психологические наблюдения, – спокойно сказала Катя, – всегда столь же неожиданны, сколь и неуместны. Вам непременно надо кем-нибудь восхищаться.

И приставила книжку обратно к лицу.

Павел Мартынович замер. Так ребенок, влетев с разлету ногой в сугроб, застынет с растопыренными руками… Еще не зная, что при обратном ходе в валенок набьется сверху леденящего душу снега.

"Русские народные сказки", – механически прочел Скавронский на обложке Катиной книги.

– Но я же извинился! – возмутился Павел Мартынович. – Я же сам пришел!

Всякий обладатель красивой женщины полагает, что раз пришел, значит, извинился. Красивая женщина полагает наоборот: пока не извинился – ты не пришел.

– Тюша, как ты можешь? С другой стороны, если он тебе не понравился… – интуитивно переключился Скавронский, твердо устанавливаясь на ногах.

– Да, не понравился. Он мне не понравился! А что там может понравиться? – она вдруг села. – И прошу вас впредь ставить меня в известность о приглашаемых вами в мой дом персоналиях, потому что…

В этот момент книжка, поехав по скользкому меху, шлепнулась на пол. Павел Мартынович бросился поднять, Катя тоже порывисто наклонилась и ударилась о подоспевшую каменную макушку мужа…

Лишь старая няня, баба Нюня, срочно призванная на подмогу, смогла к ночи утешить разрыдавшуюся в голос графиню Скавронскую.

Наутро Литта с изумлением обнаружил, что проспал.

Робертино осторожно вошел в каюту, Джулио вскинулся на скрип двери.

– Эчеленца, дилижанс на Чериньолу отходит через час…