Олег Борушко - Мальтийский крест

"Никогда не подумал бы, что графиня ленивы", – хотел солгать Джулио, едва выбравшись из голубой прохлады Катиных глаз. Но тут же, как из огня в полымя, с содроганием представил мягкие линии Кати в часы полуденной сиесты… И только прерывисто вздохнул.

Катя, склонив голову набок (и каштановая прядь случайно упала на плечо), словно бы уловила картину, представившуюся рыцарю.

– Я не ленива, – сказала она.

Втянула и выпустила нижнюю губу, влажно заблестевшую в свете закатного солнца.

– Вы это увидите в Петербурге, – добавила она.

– Тюша, граф Литта едет в Балтийский флот, – вмешался Павел Мартынович. – Обстоятельства службы могут воспрепятствовать удовольствию…

Екатерина Васильевна посмотрела на мужа как глядят на лакея, при подаче десерта испустившего непотребный звук.

– Воспрепятствовать удовольствию? – протяжно удивилась она.

Позже, уже по дороге на Чериньолу, Джулио старался представить – как это бывает, когда графиня смущена? Или взволнованна?

– Катя! – вместо Кати смутился Скавронский. – Ты ставишь синьора Литту в неловкое положение. Ты словно бы настаиваешь…

– В неловкое положение я ставлю скорее вас, – неторопливо сказала она, поигрывая башмачком, простонародно выставленным из-под края платья.

– Тюша… – задохнулся Павел Мартынович.

Дерзкое пренебрежение приличиями, почти грубая интонация сельской ярмарки вдруг сказочно поразили Литту. Так слабый звук пощечины перебивает шумный гомон благовоспитанности на провинциальном балу.

– Рыцарь Мальтийского ордена не может попасть в неловкое положение, – продолжала Катя, безмятежно глядя на Джулио из темно-синего омута. – Или ищите расчета.

Джулио медленно, начиная с могучей шеи, покраснел. Чехарду с пропавшей коробкой Катя истолковала верно: скучно расчисленной прелюдией к русской миссии мальтийского кавалера.

Что ж, мужскую расчетливость женское сердце принимает в единственном случае – когда целью является это самое сердце.

– Рыцарь Мальтийского ордена з-закован в броню только на полях сражений, – глухо сказал Джулио.

– Эт самое… – начал было Павел Мартынович.

Джулио вскинул глаза на Катю. "Неправда, не потому, что расчет… То есть расчет потому, что миссия…"

В огромном теле Литты, где-то там, в каркасе сурового капитана, трудно просыпались тонкие, задубевшие в ершиках морской соли струны. Властный маэстро осторожно тронул их, удивленно пробуя антикварный инструмент, безжалостно сваленный в кучу с новоделами…

Но Катя, плавно отвернувшись, показала слуге на зонтик.

– Кажется, накрапывает, – отозвался Павел Мартынович и поглядел в небо.

Литта послушно взглянул в закатную лазурь. Ему показалось, что уже было: зонтик, женщина, ее муж и неаполитанское небо без единого облачка…

– Позвольте пожелать вам счастливого пути, – заторопился Павел Мартынович.

– Благодарю от всей души вас и вашу супругу, – поклонился Джулио и отступил в сторону, ожидая последнего Катиного слова.

Графиня, едва кивнув, быстро прошла мимо, обдав Джулио напоследок запахом лаванды и пряным пушным ароматом сибирского соболя.

Странный дом, в котором поселился на Мальте Волконский, вызвал в канцелярии великого магистра разнообразные толки.

– Бабы! – уверенно сказал командор Деодат Доломье.

– Может быть, русский посол как-нибудь того?… – осторожно ухмыльнулся щуплый канцлер Пьер Дублет, похожий на скобку, позабытую посреди строки.

Лорас покачал головой.

– Там на другой стороне улицы та-акие… – гигант Доломье описал перед грудью в воздухе два увесистых шара.

– "На другой стороне"! – хмыкнул Пьер Дублет. – Да там на той же самой, через дом, одна новенькая…

– У ней мигрени! – перебил командор.

– Хгм!… – кашлянул Лорас.

Спорщики поглядели на адмирала и развели глаза в разные стороны.

– Внутри осмотрели? – быстро спросил Лорас.

Пьер Дублет пожал плечами, будто прицепили и сразу отцепили прищепку:

– Обычная халупа. Слева – бордель, справа – притон, потом пекарня. – он отер ладонью тонкие губы.

– Потом опять бордель, – виновато добавил гигант Доломье.

– Внутри осмотрели? – холодно повторил Лорас.

Спорщики снова потупились.

– Не успели, – тихо сказал Пьер Дублет. – Точнее, не ожидали…

– Странно, – сказал Лорас. – Очень странно.

– Да чего там странного! – взорвался Доломье. – Вечно вы странности ищете. Говорят же вам: и слева, и справа…

– Я и говорю – странно-с, – поморщился Лорас.

Дом Волконского и правда особенных чудес развернуть не мог. Зато вероятность потеряться – била в глаза с порога.

Лесенки и переходы уводили из прихожей в непредсказуемых направлениях. Кромешная темнота при входе, не разбавленная ни единым окошком, гарантировала хозяину господство над пришельцем.

– Фома, ну-ка, встань сюда! – граф куском кирпича обрисовал по двери голову Фомы наподобие мишени. – Теперь гаси канделябр и отползай! – приказал Волконский, подбрасывая на ладони здоровенную луковицу.

Флорианская чернь, раньше обходившая дом стороной, теперь толпилась на противоположной стороне страда Форна.

– Чем это он долбится? – шептались в толпе.

– Говорят, поляк.

– Не, эти не долбятся. Эти, наоборот, зигзагами…

Вырулив из первоначального хаоса, вы вдруг попадали во внутренний дворик в мальтийском стиле.

Застекленная дверь вела из дворика дальше в гостиную, где три арки достигали такой высоты, что при случае можно было смело повесить под потолком провинившуюся лошадь.

Упомянем еще обширнейший подвал, в который Волконский первым делом и спустился при осмотре дома. И так и не решился обследовать до конца.

– Измерить, нарисовать и доложить, – приказал Волконский, брезгливо выпрастываясь из склизкого люка.

Во втором этаже имелся кабинет и три спальни.

Хозяйская спальня выходила окнами не в сад, а на шумную страда Форна. Кухарка Фиона, нанятая за сущие гроши, радостно объяснила Фоме:

– А ну как ночью ломятся в дверь? Его сиятельство встал с постели и сразу посмотрел!

Дмитрий Михайлович, слышавший разговор, даже немного покраснел: именно это преимущество в совокупности с подвалом пришлось ему особенно по душе при покупке дома.

Сапфир, подаренный Потемкиным к свадьбе Катеньки, превосходил ценою все оперные постановки Скавронского за все пять лет его странствий под итальянским небом.

Катя носила кольцо в виде кулона на золотой цепочке, как носят невенчанные жены. Павел Мартынович, искушенный в музыке, но не искушенный в низменных народных обычаях, принимал причуду так же бездумно, как принимал все на свете.

Накануне свадьбы Катя спокойно сказала Павлу Мартыновичу: