Олег Борушко - Мальтийский крест

Де Рохан внезапно поднял руку, останавливая официальное приветствие. Подошел к опешившему послу и, взяв в ладони его кисть, сказал отрывисто:

– Граф, я сердечно рад принять вас на острове как подданного великой России и моего особенного приятеля… Милости прошу, познакомьтесь…

И, не давая Волконскому опомниться, принялся представлять свиту по именам и титулам, но без чинов.

Дмитрий Михалыч ошалело раскланивался с рыцарями. Наконец, когда очередь дошла до молодого Литты, он уяснил обстановку.

Его принимали как частное лицо. Его не желали принимать в качестве посла России. Ловко выкрутились.

Распрямившись, он поглядел де Рохану прямо в глаза:

– Ваше преосвященство! В залог дружбы, обещанной вами, мы преподносим вам скромный подарок. – Волконский махнул рукой.

Немного опешив от такой логики, де Рохан повернулся. Екатерина Великая кисти Левицкого, царственно покачиваясь, плыла над бортом по Средиземному морю в руках пары дюжих матросов. И катастрофически увеличивалась в размерах.

Приученный в непредвиденных обстоятельствах улыбаться, де Рохан улыбнулся и развел руками.

Повинуясь жесту, вперед немедленно вышел гигант Доломье – принять подарок.

– Мы надеемся, сей скромный презент займет подобающее место среди равных в сокровищнице Ордена госпитальеров, – приятно улыбаясь, поставил точку Волконский.

Де Рохан встряхнул париком, словно отгоняя наваждение. Принимая парадный портрет императрицы, он соглашается установить официальные отношения с православным двором. Однако портрет уже спускали на гондолу; Лорас подписывал послу пропуск, пристроившись на кнехте; Джулио с интересом осматривал такелаж, а гигант Доломье мрачно постукивал ножнами по борту судна.

Борт "Святого Николая" отзывался дубовым, сдержанным гулом.

Лорас попросил Джулио помочь русскому послу с обустройством.

– Остальное до вас не касается, – сказал Лорас. – Вы помогайте от сердца и особенно ничему не удивляйтесь. До всей этой тайной дипломатии вам дела нет.

Наутро Литта чем свет приехал в гостиницу.

– Чего там? – недовольно продрал глаза Волконский на стук портье.

– Граф Литта, ваше сиятельство.

– Кто-кто? А-ах! – Волконский зевнул. – Ну давай, тащи его сюда.

Джулио вошел в комнату и остановился. Когда женщина принимает в постели – он еще мог понять… Приученный подыматься вместе с братией к утренней мессе в половине четвертого утра, он никак не предполагал, что застанет русского в кровати.

– Ну? – сказал Волконский, почесываясь. – Какого в такую рань?

Джулио тяжело переступил с ноги на ногу и смерил Волконского взглядом.

– Ну че ты пыхтишь, как опоссум? – подбодрил Волконский, приподымаясь на локте. – Говори!

– Граф, если вам не терпится выказать независимость, то мужчины делают это другим способом, – сказал Джулио.

Волконский сел на кровати и уставился на Литту. Он вспомнил, что он посол. Следом пришла мысль, что какого же черта являться к послу в гости без предупреждения? Без записки, без визитной карточки, как это заведено в нормальных странах? Да еще и простыни отсырели, ч-черт!

– Да ты чего? – сказал Волконский. – Я думал, у тебя что срочное. Ну, давай я тебя выставлю за дверь, и жди там, пока оденусь. Хочешь? – он снова миролюбиво почесался.

– Мне приказано обустроить посла. И я выполню приказ, даже если мне придется вас для этого обратно усыпить. – Джулио скучно смотрел на Волконского.

Волконский перестал чесаться.

– Как вы сказали? – он зашарил глазами по комнате в поисках шпаги. – Вы это мне?

Литта продолжал спокойно глядеть на русского.

– Нет, вы это кому сказали? – Волконский вертелся по кровати, не в силах выскочить из-под одеяла в ночном платье с голыми ногами.

– Вы гость, – наконец сказал Джулио. – А гостям у нас на острове иногда мерещится несусветное.

Волконский наконец окончательно проснулся и вперился в Джулио.

Рыцарь держался неестественно прямо, сильно выпятив грудь.

"Идеально! – говорил герцог Луиджи, ладонью подхлопывая подбородок сына кверху. – Угол наклона линии профиля к горизонту, мой мальчик, равен углу наклона вашей могучей груди. Запомните: сначала выправка, потом мужество, после – ум".

Артиллерийское прошлое генерала австрийской армии не давало герцогу Луиджи покоя.

Читатель легко догадается, что через полчаса оба юных графа уже с трудом сдерживали проявления взаимной симпатии – вопреки тайным проискам мировых сверхдержав.

На следующий день молодые люди перешли на "ты".

Дмитрий Михалыч принялся выбирать дом в Валетте, но, словно по команде, все вдруг оказались проданы.

– Как же продано, когда вот у вас написано "Por vendere"? – удивлялся Волконский.

Дисциплина в российских департаментах повелевала слепо верить написанному.

– Продано, ваша светлость. Буквально сегодня и продано. – хозяева услужливо сияли, как бляхи петербургских околоточных. – Вот если бы вчера… – и жуликовато стреляли глазами в рыцаря, хмуро молчавшего сбоку от покупателя.

А на улочке Святого Захария один лысый, в смертельном жабо, оглядел Волконского с ног до головы и жизнерадостно сказал:

– Не продам!

– То есть как? – удивился Волконский. – Вот же написано…

Лысый покосился на Джулио, на орденский крестик под воротником камзола и промурлыкал:

– А почему я должен вам его продавать? Я и сам еще поживу.

Волконский беспомощно посмотрел на Литту, Джулио пожал плечами. "Частная собственность", – хотел было пояснить Джулио. "Диктатура", – в свою очередь хотел определить Волконский.

– Молчи, рыцарь! – сказал Дмитрий Михайлович. – Не вздумай ничего говорить. Прежде всего – дисциплина! А ты, – он обернулся к жабо, – поживи-поживи. Недолго осталось…

Поехали в Мдину – древнюю столицу в центре острова, оплот мальтийской знати.

– Рабат, – коротко бросил Литта кучеру.

Мдина сидела на сопке как беременная львица – такая же желтая, элегантная и основательная. Только голову ее – купол огромного собора – покрывала кардинальская красная шапочка.

Кактусы в два человеческих роста взбегали под самые стены цитадели, завершая метафору неприступности.

Выйдя из экипажа на площади у Греческих ворот Мдины, Волконский осмотрелся.

– А где же могилки? – весело спросил он. – Замостили?

Волконский знал по своим египетским изысканиям: "рабат" – значит кладбище, он же пригород. Арабы придумали хоронить предков перед воротами крепостей. Поверх невысоких могильных плит удобно стрелять со стен в наступающего противника.

– Это не лучшая ваша шутка, граф, – сказал Джулио. – Могила – она везде могила.

– Ну ладно-ладно, – смутился Волконский. – У нас тоже в Москве Арбат…