Ильяс Есенберлин - Отчаяние

Еще за версту приметил Аблай, что Бухар-жырау едет на старом своем гнедом коне. Это было великое пренебрежение ханским подарком, которое говорило о многом. Обычно жырау еще издали трогал струны домбры и запевал что-нибудь задорное. Но тут он подъехал при всеобщем молчании, тяжело слез с коня, подошел и поклонился:

— Здравствуйте, хан Аблай!

— Здоров ли, мой жырау?.. Какова была твоя дорога ко мне?

— Ее мне застилали слезы, повелитель-хан!

— Тебе не нравится, что я наказал строптивых?

— Скоро вся степь покажется тебе строптивым, хан Аблай!

— Что же бы сделал ты на моем месте, мудрый старик?!

— Хотя бы расспросил людей, почему они захотели оставить родные края… Помни, Аблай, что одной кровью не склеишь ханства. Слишком недолговечен этот клей!

— Ты, кажется, учишь меня управлять людьми!

— Нет, не ради это я приехал, но помочь тебе кое в чем смогу…

— В чем же?

— Помогу удержать людей на родине. Слишком тяжелые тучи собрались сейчас над ней!

— Что же, приму и на этот раз твою помощь, мой жырау!..

К вечеру в двенадцатикрылой ханской юрте собрался военный совет. Все стало ясным к этому времени. Прискакали со своими донесениями многочисленные ертоулы, отправленные в сторону врага. Кокандские эмиры давно уже вели переговоры с китайскими военачальниками, а пока что свою основную часть общего среднеазиатского войска направили в сторону степи. Это было только на руку шуршутам, и они всячески подталкивали молодого кокандского хана в этом направлении.

Кокандское войско по численности было в несколько раз больше того, что мог сейчас выставить Аблай, но оно было разнородно и явно уступило казахской коннице в боевой подготовке. К тому же в кокандских отрядах было немало казахов, которые с явной неохотой выступали против своих братьев. Решено было, что основные силы казахского ополчения из Большого жуза во главе с батырами Бокеем, Сагиром и Джабаем завяжут бой с кокандцами на реках Арыси и Бадаме, заманивая их подальше в степь. А хан Аблай тем временем со своим войском, усиленным отрядом Елчибек-батыра, зайдет им в тыл и вступит в Ташкент. Здесь наиболее серьезное сопротивление могли оказать воинственные казахские роды шаншаклы и канглы, некогда перешедшие в Ташкентский вилайет. Чтобы не произошло этого, к ним был направлен для переговоров всеми почитаемый Бухар-жырау с группой стариков-аксакалов…

Возвратившись к себе в юрту, Аблай вдруг замер на пороге. Вчера он так и не успел, разглядеть как следует девушку-конрадку. Только теперь, при свете дня, увидел он, как она ослепительно хороша. Невозможно было оторвать глаза от сияющего красотой лица.

— Сурша-кыз… — тиха сказал Аблай. — «Смуглянка»… Ты не была с кем-нибудь помолвлена?

Она взмахнула необычно длинными ресницами:

— Нет… Но разве хан не может… не может…

— Может все, что захочет! — Аблай вытянул перед собой руку. — Станешь моей двенадцатой женой!..

Сурша-кыз остро, как красивый зверек, посмотрела на него и сразу вдруг поняла свою власть над ним. В продолговатых, как миндаль, глазах вспыхнули яркие огоньки.

— Рабыней я буду вашей, мой хан!..

В голосе ее прозвучало торжество, и где-то в ночи навсегда затерялась испуганная, дрожащая от боли девочка. Эта была уже будущая токал — самая младшая и любимая жена, с которой опасно ссориться кому бы то ни было. Теперь-то она отомстит остальному миру за эту страшную ночь боли и поругания. Многоопытный, никому не веривший в жизни хан Аблай смотрел на нее с обожанием, как слепой на солнце…

Она вышла вслед за ним и сделала то, что позволялось только жене: помогла сесть на знаменитого ханского коня Жалын-куйрыка. Все изумились этому, но промолчали. И лишь один не слишком умный нукер охраны, проводив глазами поскакавшего хана, сказал ей не очень ласковым голосом:

— Эй, забирай свои вещи отсюда, раз хан уехал!

Сурша-кыз даже не посмотрела в его сторону, а только сделала знак начальнику стражи:

— Этому дать сто палок и держать в колодках до приезда хана, который прикажет вырвать ему язык!..

Начальник ханской стражи Жамантай-батыр тут же приказал забить нукера в колодки. А Сурша-кыз уже вызвала главу ханских телохранителей.

— Приготовьте мне белого иноходца, и чтобы все на нем было украшено серебром. На нем я буду встречать хана Аблая!..

Через три дня восточнее города Туркестана завязалось сражение между ополчением Большого жуза и основным кокандским войском. Горячий и нетерпеливый, Алим-хан легко попался на удочку опытных казахских батыров. Следуя древней тактике кочевников, они все дальше и дальше увлекли в степь кокандское войско. Зная, что казахское ополчение уступает в численности, Алим-хан стремился догнать всякий раз ускользавшие от него отряды степной конницы. И хоть отговаривал его от дальнейшего наступления более опытный эмир Ерден, кокандский хан устремился к Туркестану…

А в это самое время четыре тысячи отборнейших воинов под руководством самого Аблая уже появились в виду Ташкента. Испуганные горожане и небольшой гарнизон не могли оказать сколько-нибудь серьезного сопротивления грозной казахской коннице.

Основное кокандское войско, большая часть которого была призвана по закону газавата и состояла из людей, никогда не державших в руках оружие, застряло под стенами Туркестана. Предпринят был штурм, но, в несколько раз превосходя численностью защитников Туркестана, кокандцы так и не смогли ворваться в город. Едва они сосредоточивались в одном месте для штурма, как будто возникнув из-под земли, налетали из степи казахские сотни, а навстречу им выходили из ворот города отряды латников с копьями. Зажатые с двух сторон, кокандские солдаты терялись и приходили в замешательство. Так длилось три дня. А на четвертый день утром страшная весть пронеслась среди осаждающих : «Аблай в Ташкенте!»

И тут же началась паника. Появились новые слухи о том, что вещий Бухар-жырау уговорил живущих под Ташкентом казахов их рода канглы поддержать Аблая, что из Сары-Арки движется огромное казахское войско. Примкнувшие к Алим-хану разнородные отряды мелких владетелей стали разбегаться в разные стороны. Тогда опытные кокандские везири послали своих представителей к Аблаю, и, ссылаясь на законы веры в период газавата, предложили считать начавшуюся между правоверными войну недоразумением. Аблай тут же согласился на это, выторговав для себя ряд уступок.

Что может быть радостнее возвращения войска в родную степь с победой, да еще легко одержанной, без излишних жертв! Резво рысили крепконогие казахские кони, шум и смех раздавались тут и там. Оживились даже хмурые и неразговорчивые старики. И только одно лицо словно закрыла туча. Рослый и смуглый батыр, едущий впереди отряда конрад, был темнее ночи, а налитые кровью глаза все косились на едущего под белым знаменем хана Аблая. Это был Каныбек, один из оставшихся в живых после расправы, учиненной Аблаем над родичами маленькой Сурши-кыз, «Смуглянки».