Афонсо Шмидт - Поход

Прибывали фазендейро… в грязных сапогах, широкополых чилийских шляпах, с хлыстом в руке… Осматривали негров, велели выходить вперед тем, кто казался покрепче, смотрели у них зубы, спрашивали о здоровье, потом договаривались с работорговцем о цене «за штуку». Когда большая часть партии была уже продана, торговец пустил остаток с аукциона.

Франсиско Эжидио приехал в Кампинас купить негритенка: ему нужен был кучер для поездок из фазенды в город. Увидев Луиса, он сразу им заинтересовался.

– Править умеешь?

– Я сумею делать все, что прикажет сеньор.

– Хочешь быть у меня кучером?

– Хочу, сеньор.

– Отлично. Я тебя покупаю. Но подожди… Откуда ты?

– Из Баии, сеньор.

Франсиско Эжидио перекрестился.

– Из Баии? Упаси меня господь. Видишь ли, из всех товаров Баии можно покупать только кокосовый орех да перец… Все остальное никуда не годится… Хорошо, что я догадался спросить. Сеньор торговец! Ничего не выйдет: мальчишка мне не подходит.

Оставшихся невольников отвезли в Сан-Пауло и выставили для продажи на улице Императрицы перед зданием торгового дома Гарро.

Здесь появился другой покупатель: фазендейро из Минас-Жераис, который привез сына для поступления в университет, на факультет права. Он и купил Луиса, с тем чтобы тот был не только слугой, но и товарищем его сына.

Молодому барину Луис понравился. Он научил негритенка грамоте, и вскоре они оба стали изучать право. Так как Луис Гама не мог посещать университет, то получал учебные задания через своего хозяина. С течением времени он стал выделяться своими знаниями и приобрел много друзей среди студентов, которые охотно приняли его в свою среду.

В один прекрасный день советник Фуртадо устроил его писцом в полицию. Друзьями Луиса стали советники Карран и Криспиниано, юристы Жозе Бонифасио и Жозе Мария де Андраде, которые нередко прислушивались к его советам по правовым вопросам.

Он подвизался в суде вместе с лучшими адвокатами того времени, выигрывал иски на сотни конто; но у самого никогда не было за душой даже тостана – он все тратил на пропаганду против рабства.

Встречая на улице своего бывшего хозяина, который стал его другом и почитателем, Луис отвешивал почтительный поклон:

– Будьте благословенны, господин мой!

Тот, улыбаясь, обнимал его.

– Ты все такой же…

Луис Гама, Америко де Кампос и другие республиканцы основали масонскую ложу «Америка». Так в синем зале, украшенном серебряными звездами, зародилось аболиционистское движение в Сан-Пауло.

Как-то раз Гама был привлечен к судебной ответственности за укрывательство беглых рабов и оказался на скамье подсудимых. В день суда зал заполнили адвокаты и профессора; здесь присутствовала вся Академия права. Гама объявил, что не нуждается в адвокате и будет защищаться сам.

Он не отрицал, что укрывал беглых невольников. Обличая систему рабовладения, Гама заявил, что, по сути дела, именно рабовладельцы являются преступниками, которые должны отвечать за совершенное ими преступление – кражу. Кражу свободы ближнего. При этом он бросил фразу, которая запомнилась надолго и стала знаменем борьбы аболиционистов. Послушайте – я выучила ее наизусть:

«Для сердца не существует законов. Хотя сострадание к человеку и христианское милосердие должны быть в душе у каждого, я утверждаю, оспаривая закон: раб, убивающий своего хозяина, совершает лишь акт законной самозащиты».

Луис Гама был оправдан; решение это было единогласным. Присутствующие горячо ему аплодировали. Когда он вышел из здания суда, толпа с триумфом пронесла его на руках по улицам столицы. Старые негритянки, протягивая к нему руки, восклицали:

– Свободу! Свободу!

Дона Лу постепенно растрогалась собственным красноречием. Ее светлые, чистые глаза расширились.

Лаэрте ощутил в себе неожиданное пробуждение того, что раньше, когда он дружил со своим верным Салустио, только смутно чувствовал. Он поднял глаза на дону Лу – девушка стала неузнаваема. Все ее легкомыслие и шутливость исчезли, две слезинки медленно катились по прекрасному лицу.

– Хотите быть нашим товарищем в этой борьбе? – спросила Лу, дотронувшись до похолодевшей руки юноши.

– Еще бы!

– Слово?

– Честное слово!

– Тогда приходите завтра к десятичасовой мессе в Церковь богородицы целительницы. – И, с нежностью посмотрев на него, добавила: – Мой юный товарищ!

Когда они вернулись в зал, многие гости уже прощались, девушки одевались перед зеркалом.

Один из студентов, уходя, позвал с собой Лаэрте. Тот попросил у дяди разрешения пройтись. Сеньор Нунес в это время стоял в дверях, провожая наиболее почетных гостей. Он был в хорошем настроении, что с ним случалось редко. Выслушав просьбу племянника, он торжественно изрек:

– Отныне ты уже не мальчик. Я тебе сделаю подарок, такой же, как полвека назад получил сам…

Лаэрте смутился. Гости, беседовавшие с дядей, приняли таинственный вид, словно заговорщики.

Сеньор Алвес Нунес вынул из кармана какой-то предмет, завернутый в шелковую бумагу и перевязанный розовой ленточкой, и передал его Лаэрте.

– Что это, дядюшка?

– Ключ. Ключ от входной двери. Он символизирует свободу. Посмотрим, как молодой студент сумеет ею пользоваться.

Лаэрте взял ключ и устремился в ночь – свежую, душистую, чуть подернутую туманом.

Лаэрте решил проводить своего друга студента. На площади дежурили пролетки; извозчики дремали на козлах, лошади били копытами о камни мостовой.

– Лу говорила о тебе, – сказал приятель.

– Ты с ней давно знаком?

– Она из наших.

– Что же она тебе говорила? – Лаэрте с нетерпением ждал ответа, словно от этого многое зависело.

Студент, опираясь на трость, со всей важностью, на какую только был способен, ответил:

– Она сказала всего-навсего: «Лаэрте еще юнец, но может быть использован для несложных поручений».

Не таких слов ожидал Лаэрте.

– А какие это поручения?

– Об этом мы посоветуемся с руководителями.

Они прошли еще несколько шагов.

– Она тоже работает?

– Она? Она из числа апостолов.

– И муж с этим мирится?

– Какой муж?

– Ее, какой же еще?

Студент расхохотался и сказал:

– Держу пари на что угодно, – это одна из шуток, которые она так ловко выкидывает с простачками. Лу не замужем. Всю свою жизнь она посвящает делу аболиционизма. На это она тратит и свою молодость и все свои деньги.

– Она единственная женщина, участвующая в движении?

– Нет. Еще в 1870 году дона Ана Бенвинда, жительница Сантоса, родившаяся во Франции, основала первую женскую аболиционистскую лигу, послужившую образцом для многих других. Члены этой лиги – дамы из общества – прятали у себя в усадьбах беглых рабов.