Афонсо Шмидт - Поход

Когда Антонио Бенто прочитал это сообщение, он побледнел, лист дрожал в его руках. Однако, сразу овладев собой, он стал отдавать распоряжения:

– Надо привезти невольника в Сан-Пауло!.. Показать его народу… Родолфо Мота! Родолфо Мота!

Из-за наборной кассы показался крепкий, улыбающийся человек.

– Поезжай и привези негра, которого пытали, – во что бы то ни стало!

Мота молча улыбнулся. Действовать было его стихией, такие поручения он принимал как дар.

– С тобой поедет Антонио.

Услышав свое имя, откуда-то появился крепкий, коренастый негр с живыми, умными глазами. Его специальностью было забираться ночью в зензалы и призывать рабов к бегству с плантаций. «Опаснейшая работа, – впоследствии писал о нем один современник, – настолько опасная, что Антонио в конце концов был убит, когда пытался перелезть через ворота одного поместья в Белемдо-Дескалвадо».

Но в ту пору Антонио был в расцвете своей деятельности.

– Будет сделано… – кратко ответил каиафа.

И двое друзей вышли на улицу, один за другим, так как дверь типографии была очень узкой.

Несколько часов Антонио Бенто писал за своей рабочей конторкой; на следующий день «Реденсан» рассказала об этом эпизоде и с неслыханной дотоле резкостью призывала к правосудию.

Калунга, как обычно, в своем длиннополом пиджаке и шапке из газетного листа, стоя на углу, протягивал прохожим газету…

На следующей неделе Лаэрте Алвим, в душе которого дона Лу зажгла пламя аболиционизма, был направлен в Сантос с тайными поручениями. В половине восьмого он сел в поезд и уже в одиннадцать прибыл в Сантос. Было условлено, что, сойдя с поезда, он отправится на привокзальную площадь, держа в руках «Реденсан». Это был условный знак. Его встретят молодые люди с белыми камелиями в петлицах – члены местной аболиционистской лиги.

У этой популярной в городе организации не было собственного помещения; ее члены собирались в садах, кафе и в домах друзей; методы работы аболиционистской лиги были разнообразны, но предпочтение отдавалось разъяснительным беседам в общественных местах. Происходило это обычно так. В кафе якобы случайно встречались двое…

– Добрый вечер, Мело!

– О, ты, оказывается, здесь…

– Послушай, вышел новый номер «Пирата». Его выпускают учащиеся средних школ. Это шедевр. У Жако Шалапа, этого «барриги верде» [39]из Блуменау, прекрасный почерк. И он помешан на освобождении. Целые ночи пишет об этом…

И он показывал приятелю рукописную газету – так, чтобы ее могли увидеть присутствующие.

В беседу постепенно втягивались и другие посетители кафе. Возникали споры; собеседники разделялись на партии. И юноши из аболиционистской лиги брали верх, так как представляли собой интеллигенцию города. Все они в большей или меньшей степени были ораторами, но самым красноречивым из них, несомненно, был Рубим Сезар, он без труда овладевал аудиторией. Полиция, обычно закрывавшая глаза на подобные сборища, однако, внимательно следила за речами членов лиги.

Наконец власти провинции запретили эти собрания в общественных местах, ибо зачастую получалось, что дело освобождения негров отодвигалось на задний план, а молодые люди горячо обсуждали вопросы политики и религии. Находились и такие, что читали вслух нелегальные революционные брошюры, полученные из Швейцарии.

Лаэрте стоял у дверей вокзала, выходящих на площадь, делая вид, будто читает «Реденсан»; он вспоминал наставления, полученные перед отъездом, когда к нему приблизились двое юношей…

– Жабакуара?

– Жабакуара!

Они радостно обнялись. Это были Тото Бастос и Артур Андраде. У них сразу же установились дружеские отношения с посланцем из Сан-Пауло; разговаривая и смеясь, как старые товарищи, молодые люди тронулись в путь.

Лаэрте был в Сантосе впервые и никогда не видел моря. Выйдя на запруженную повозками площадь, он почувствовал горячее дыхание земли, запах моря и гниющих на берегу водорослей, доносившийся с залива. Он посмотрел налево: там находились склады, а невдалеке пришвартовывались суда.

Проходя мимо одного киоска, они увидели толпу, окружившую крепкого белозубого мулата с толстой шеей.

– Я из Пернамбуко, – начал он свою речь, – служил матросом императорского флота… Вы слышите?

Слушатели еще теснее сомкнулись вокруг оратора. Он продолжал говорить тем же простым, доступным языком, – чтобы каждый мог его понять.

Юноши на ходу крикнули ему:

– Жабакуара!

Мулат снял шапчонку, какую обычно носили грузчики:

– Жабакуара!

Тото Бастос объяснил: это Эуженио Вансойт. Он всегда агитирует среди простого народа.

Вскоре Лаэрте увидел старую часовню; к стене была прикреплена большая черная доска с написанными мелом словами:

«Театр Гуарани – Воскресенье – Ровно в 8 часов – Пьеса Сакраменто Макуко „В тени хижины“ в постановке кружка молодых аболиционистов – Валовой сбор со спектакля предназначается для выкупа одного невольника – Будет говорить Рубим Сезар».

Немного подальше перед Лаэрте открылась другая часть порта; вода здесь была грязной, почти черной, и на ней сияли отблески – как тлеющие угли на пожарище. Лаэрте показал своим спутникам на мачты и спросил:

– Эти корабли увозят беглых негров?

– Бывает и так. Здесь поблизости есть аптека Арруды Мендеса; вот его люди этим и занимаются. Когда все договорено, Сантос Гаррафан отправляется в агентство, где есть служащие-аболиционисты, и говорит, как если бы речь шла о перевозке товаров: «Мне нужно место для двадцати-тридцати тюков табаку». Служащий спрашивает начальство, и в случае положительного ответа негры входят на борт под видом грузчиков: судно поднимает якорь, и через несколько дней, маскируясь таким же образом, беглые высаживаются в Аракажу, в Анградос-Рейс или в Дестерро…

– А за границу их не отправляют?

– Это значительно труднее, – ответил Артур, – но все-таки удается. Я расскажу тебе историю одного беглого раба. Года три тому назад невольник Жоаким Триндаде, принадлежавший семейству Шавиер де Морайс, добрался морем до Нью-Йорка. Добрые люди из аболиционистской лиги поместили его как «табачный тюк» на каботажное судно, которое направлялось в Рио-де-Жанейро. Прибыв туда, негр укрылся в указанном ему месте. Несколько дней спустя столичные «белые камелии» устроили ему проезд на другом каботажном судне, которое высадило негра ночью где-то на Севере. Несчастный беглый негр, голодный и почти раздетый, брел по берегу моря до тех пор, пока в один прекрасный день ему не пришло спасение в виде жангады… [40]

Как вы знаете, жители Сеара много сделали для освобождения негров, и с 25 марта 1884 года в провинции Сеара уже нет рабов. В этом деле большую помощь оказали жангадейро.