Мария Корелли - Варавва. Повесть времен Христа

— Пусть он несет крест Назорея! — послышалось из толпы.

— Да, да! Пусть несет! Это подходящее наказание для глупого Киринеянина!

Верзила Симон хотел расправиться с обидчиками по-своему и кулаками расчистить себе путь к отступлению, но вдруг встретил ясный взгляд Христа. И ноги сами понесли его к тому месту, где лежал крест.

Его с радостью встретили усталые носильщики.

— Пусть поработает твоя широкая спина, Симон! А где твои сыновья?

— Дались вам мои сыновья! — пробурчал гигант.

— Один пьянствует, а другой торчит у менялы, — ответил за Симона стоявший рядом маленький бродяга.

— А ты болтаешь лишнее, — хотел дать тычка дерзкому мальчишке Симон, но передумал и ограничился наставлением:

— На моей родине тебя бы высекли за то, что ты открываешь рот, когда тебя не спрашивают! В Киринее уважают старших!

— Это ты-то старший! Ты — раб, покрытый грязью! Неси крест, да смотри не споткнись!

Симон колебался: мальчишке все-таки стоит наподдать. Но как отнесется к этому толпа и стража? А главное, ему мешали это сделать печальные глаза Ведомого на смерть. Наверное, по велению этих глаз Симон не сопротивлялся, когда несколько человек с шутками и насмешками подняли огромный крест и возложили эту непомерную тяжесть на его плечи.

— Хорошо ли тебе, великан из страны гор и моря? — кричала из толпы старуха, грозя своим сморщенным кулачком. — Будешь хвастаться своей Киринеей и силой, которую она тебе подарила? Мы еще услышим, как затрещат твои кости, киринейский разбойник, осмелившийся ругать детей Израиля!

Симон не отвечал. Обхватив основание креста своими могучими руками, он нес на спине страшную тяжесть с удивительной легкостью.

Римляне восхищались и завидовали этой геркулесовой силе.

Центурион Петроний подошел к нему поближе и тихо, сострадающе спросил:

— Ты сможешь донести крест до Голгофы?

— С этой ношей я дойду до края свет, — грубый бас Симона дрожал от глубокой нежности. — Мне она кажется легкой, как тростинка.

Петроний недоуменно посмотрел на него, но ничего не сказал. Толпа снова качнулась вперед, как волны неспокойного моря. Ее вел за Собой Человек с божественным лицом.

Впереди была Голгофа.

Солнце стояло в зените. Прямые лучи, острые, как иголки, доставали и жалили все живое. Природа притихла, словно умерла. И это затишье являло полную противоположность настроению толпы. С каждым шагом бешенство ее удесятирялось от жары и усталости.

Солдаты часто останавливались у винных лавок, чтобы пополнить запас в своих фляжках, очень быстро пустеющих по такой жаре. Многие иудеи следовали их примеру, чтобы освежить горло, забитое пылью.

Действие вина скоро стало заметно. Кое-кто приплясывал на ходу, слышались пьяные разговоры. Предложили выпить Симону, но он отказался, и тогда вино в ярости вылили на крест. Красные капли стекали с дерева, словно кровь.

Изменчивая толпа совсем забыла про Варавву, освобождения которого еще недавно так рьяно требовала. А. может быть, его не узнавали — он был теперь роскошно одет. Но он находился среди них, в самой тесноте, и с печальной строгостью смотрел на полупьяные выходки, не теряя надежды увидеть дорогое лицо. Мелькиор насмешливо улыбнулся:

— Ее здесь нет. Разве она может идти с чернью? Ее место рядом с самим Каиафой.

— Какое ей дело до Каиафы? — угрюмо спросил Заравва.

— Большое, — ответил Мельхиор. — Тебя не было целых полтора года — достаточный срок, чтобы случитесь многое! Ну ладно, не сердись! Твоя любимая образец всех добродетелей, пока…

— Пока что? — спросил Варавва подозрительно.

— Пока не доказано иное! Что она красива — это неоспоримо, а красота — единственное, что требуется мужчине в женщине… И я повторяю: ее брат предал Назорея!

— Да, да… Ты говорил… — пробормотал смущенный Варавва. — Но я поражен… Иуда всегда был чистосердечным, открытым юношей!

— Ты его хорошо знал? — спросил Мельхиор, пристально глядя на Варавву.

— Не то чтобы хорошо, но все же… Мы вместе работали в доме купца Шадина, про которого я тебе рассказывал…

Краска стыда залила темное лицо Вараввы. Мельхиор продолжал:

— И чтобы угодить сестре твоего чистосердечного Иуды, ты украл у торговца золотом и жемчугами какую-то безделицу и был пойман! Достойный Варавва! Мне кажется, что именно из-за этой красавицы ты и совершил все свои преступления!

Варавва тихо, как бы извиняясь, сказал:

— Она так любит драгоценности!.. И я взял ожерелье из чистого жемчуга. Оно мне казалось символом ее девственности… Ему лучше быть на ее лебединой шее, чем в пыльных сундуках Шадина.

— Да, веская причина, чтобы ограбить своего хозяина! И повод для своих преступлений ты находишь довольно легко. Габриас оклеветал твою красавицу, и ты ударом ножа заставил злой язык замолчать навсегда. По правде говоря, Юдифь Искариот — единственная причина всех твоих злоключений, а ты ее все еще любишь!

— Если бы ты ее видел… — сказал Варавва мечтательно.

— Я видел ее! — ответил Мельхиор спокойным тоном. — Она не против того, чтобы все на нее смотрели! Разве она не первая красавица в городе? Зачем же ей прятать свою красоту? Но прелести ее не вечны. Пусть она их демонстрирует, пока они не исчезли! Но из тебя она сделала вора и убийцу.

Варавва не спорил, и Мельхиор продолжал:

— Пожалуй, и бунт, в котором ты был замешан, тоже подготовлен ею…

— Нет, нет! — возразил Варавва. — Она здесь не при чем… Мы все во власти жестокой тирании. Виноват не столько Рим, сколько местные власти. Нами правят священники и фарисеи, и они злоупотребляют своей силой! Бедные угнетены, обиженные не имеют никакой защиты! Я когда-то читал по-гречески и по-латыни, старался усвоить премудрости Египта; у меня хорошая память, я обучался красноречию, и мне легко увлечь толпу. Я наткнулся на нескольких недовольных… и сам не знаю, как это случилось… В каждом человеке живет стремление к свободе…

— У вас скоро будет величайшая свобода! — сказал Мельхиор, и взгляд его странно потемнел. — Придет время, когда дети Израиля железной рукой будут управлять всем миром. Звон монеты даст им власть. И для тех, кто любит золото больше жизни, Дух в терновом венце жил на земле напрасно! Торжество иудеев еще впереди! Они долго были пленниками и рабами, зато в свою очередь возьмут пленных и победят великие государства. Даже твое имя, Варавва, послужит знаменем — ты будешь «Царем Иудеев», так как Тот, Кто идет впереди нас, — Царь более многочисленного народа, Царь бессмертных духов, на которых золото не имеет влияния!

Варавва смотрел испуганно, не понимая того, что говорил Мельхиор, но чувствуя, что грозный голос предвещал что-то ужасное…