Мария Корелли - Варавва. Повесть времен Христа

— Думаю… Она под надежной защитой. С ней был первосвященник Каиафа.

Варавва гневно сжал кулаки.

Пристально следивший за ним Мельхиор сказал:

— Ты все еще в ее путах и не можешь обуздать своих страстей, но я буду терпелив…

— Терпелив?.. — возмутился Варавва. — Кто ты такой, чтобы так говорить? Какое тебе до меня дело?

— Да никакого, — бесстрастно ответил Мельхиор. — Разве что, изучая людей, я выбрал объектом наблюдения тебя. Ты — типичный представитель племени Израиля, так же как Назарянин — символ новой веры, новой цивилизации! Разве я тебе не говорил, что не Он, а ты будешь «царем иудеев»?

— Я тебя не понимаю, — сказал Варавва тоскливо. — Ты всегда говоришь загадками!

— Это обычай востока, — ответил Мельхиор. — Скоро ты все поймешь. Многое еще случится на удивление миру! Подожди!

Он внезапно остановился. На земле лицом вниз лежал человек. Мельхиор нагнулся и перевернул его. Лежащий посмотрел такими бешеными глазами, что Мельхиор и Варавва невольно отшатнулись.

— Убейте меня! — закричал он хрипло. — Растяните меня на раскаленной решетке! Переломайте все мои кости одну за одной! Пусть лживая кровь вытечет из моих жил! Придумайте самую жестокую пытку для меня!

Он вскочил на ноги и яростно продолжал:

— Я трус, трус, трус! Раструбите это по всему свету! Вырежьте это на камне — пусть все знают про лживого ученика Христа!

Закрывая лицо руками в порыве неизбывного горя, этот сильный человек зарыдал.

— Если ты — Петр… — начал Мельхиор.

— О, если бы я им не был! — закричал несчастный. — Если бы я только мог быть камнем, прахом земным, но не самим собой! Я — тот, кто в час беды покинул своего Учителя, Царя, Бога!

Слезы душили Петра, он умолк.

— Не оплакивай Назорея, — сказал Мельхиор участливо. — Его страдания кончились, Он умер.

— Да, умер, и мир без Него стал мрачным, как ад. А я… я трижды предал Его. Это случилось вчера. Он не упрекнул, не сказал ни слова…

У несчастного Петра начался новый приступ отчаяния.

— Почему, когда я отрекся от Него, от Его дружбы, земля не разверзлась, чтобы поглотить меня? О Боже, Боже, я до сих пор ощущаю это нежный, любящий взгляд Его очей, видящих все тайны моей души!

Горе Петра было так глубоко и искренне, что даже самый равнодушный человек пожалел бы его.

— Что было, то прошло, — сказал Мельхиор мягко. — Содеянного уже не уничтожить. Бедный Петр! Ложь твоя будет известна во все времена, всему миру! И ты будешь символом! Символом ошибки. На твоей не правде люди построят целое здание лжи… Но все же ты менее грешен, чем Иуда…

— Нет, он по крайней мере нашел в себе силы умереть, а я продолжаю жить! Варавва вздрогнул.

— Что ты говоришь? Разве Иуда Искариот умер? Голос Петра понизился почти до шепота.

— Тело его висит на масличном дереве в ущелье, темном, как могила, недалеко от того места, где он предал Учителя. Иуда убил себя вчера ночью, боясь увидеть дневной свет. Если бы я не был трусом, я бы тоже освободил себя от мучительных воспоминаний!

Варавва был ошеломлен.

— Брат Юдифи наложил на себя руки! Как она перенесет это? Кто сообщит ей горестную весть? Услышав эти слова, Петр в бешенстве закричал:

— Кто сообщит, говоришь ты? Я. Я уличу этого беса в женском обличье, натолкнувшего нас на измену. Отведи меня к Юдифи Искариот, и я провозглашу правду. Я небеса разорву силой моего обвинения!

Петр грозил кулаком, он весь был воплощением гнева,

— Не только я, но и мертвый Иуда проклинает ее! Его смерть будет омрачать всю ее жизнь! Будь она проклята! Она обманула нас? Она убедила своего брата предать Учителя! Пусть каждое слово, сказанное мной, вопьется в ее хитрое, лживое сердце и мучит до бесконечности!

— Петр! Сними свое проклятие! Она женщина, и я ее любил!

Петр посмотрел на Варавву безумным взглядом.

— Кто говорит о любви в эти скорбные дни! Любви больше нет — она распята! Пойдемте со мной!

— Куда ты хочешь нас вести, Петр? — спросил

Мельхиор.

— В Гефсиманию. Но не туда, где молился Небесный Посланник в то время, когда Его ученики спали! Бесчувственные, мы спокойно улеглись спать, мы были глухи к Его голосу. «Вы не могли бодрствовать со Мной один час», — сказал Он нам терпеливо. Мы спали, не желая для Него пожертвовать ни часом своего покоя! Вот вам доказательство земной любви! Мы клялись, что любим Иисуса, и все же покинули Его! Когда явилась стража, мы все разбежались… Вот что люди называют преданностью!

Весь дрожа, Петр продолжал:

— Мы пойдем к Иуде! Он терпеливо ждет нас. Мы можем отнести его домой, к отцу! Положить к ногам его сестры! Пусть она плачет, пусть рыдает, пока не исчезнет последний след ее красоты!

— Но есть ли у тебя доказательства, что Юдифь и в самом деле виновата? — защищал любимую Варавва. — Ты бредишь! Смалодушничав, ты отрекся от своего Учителя и теперь хочешь, чтобы и остальные были запятнаны.

— Да нет же! — настаивал Петр. — Пойдемте со мной, я расскажу вам правду. Все было так ловко и yмнo задумано, что таким простакам, как Иуда и я, показалось хорошим делом — Петр вдруг умолк. Он увидел на дороге высокого, почтенного человека, который торопливо шел куда-то. Проводив его долгим взглядом, Петр глубоко задумался.

— Куда так спешит Иосиф Аримафейский?

Задав сам себе этот вопрос, он посмотрел вверх.

Луна, невозмутимо плывшая над местом трагедии, призрачно-мертвенным светом окутывала три креста на самой вершине Голгофы. Они были пусты.

Закрыв лицо плащом, Петр стал спускаться вниз. Варавва и Мельхиор шли за ним. Временами они слышали его рыдания.

Скоро Петр остановился. Под сенью плотных, широких пальмовых листьев прятался колодец и рядом — каменная скамейка. Мириады звезд мерцали над головами. В бесцветном свете луны лицо Петра выглядело безжизненным, бледным.

— Здесь, — сказал он дрожащим голосом, — три дня назад сидел Учитель и говорил с нами.

Он упал на колени и приник головой к скамейке. Спутники не мешали ему. Варавва жадно вдыхал прохладную, влажную свежесть, исходившую от колодца. Мельхиор стоял, опершись о тонкий ствол пальмы. Его бронзовое лицо было спокойным, почти суровым.

Наконец перестав плакать, Петр посмотрел на него усталыми глазами, как бы впервые видя.

— Ты, наверное, из Египта… На тебе лежит отпечаток древней страны…

— Кто я и куда иду, не имеет значения, когда Сам Бог согласился принять смерть! Взгляд Петра стал пристальнее.

— Ты тоже был Его учеником?

— Лучше спроси меня, ощущаю ли я тепло и свет солнца… — ответил Мельхиор. — Эти тайны не для твоего народа и не для этого времени! Я всегда был и буду иностранцем в Иудее…

Он говорил мягко, но тоном, не поощряющим дальнейшее любопытство.