Эдмон Лепеллетье - Римский король

– Трагическую роль.

– Черт возьми, вы меня интригуете! Ну, а негодяй Наполеон, другой, то есть настоящий, самый худший?

– Я не забываю его. Да о нем думают и многие другие, кроме меня. В данный момент в Париже, в тюрьмах, в провинции, в различных полках, – важно ответил Мобрейль, – находится много экзальтированных молодых людей и заслуженных заговорщиков, которые тоже ждут освобождения Франции. Они рассчитывают на исполнение проекта, который мне лично кажется и непрактичным, и неисполнимым.

– Вы не верите в успех военного заговора?

– Я лично – нет, – холодно ответил Мобрейль. – Я больше верю в ту войну, которую вы предсказываете. Россия – это грозная страна, неизвестная; ее деятельные силы, защитная способность, средства – вез составляет для нас тайну. С этой стороны вы можете рассчитывать на успех.

– Если не ошибаюсь, то надежды графа де Прованс покоятся именно на этом, – заметил Нейпперг.

– У нашего принца имеются еще и другие надежды.

– Какого рода?

– В настоящий момент я не могу вам даже намекнуть на его идею. Знайте только, что для осуществления ее – о, пока я еще не успел составить свой план во всех деталях, – вашему Самуилу Баркеру придетется сыграть очень ответственную роль, которую, надеюсь, он исполнит вполне добросовестно, тем более что не будет знать о цели. Покойной ночи, граф Нейпперг, и еще раз благодарю вас за орудие, которое вы доверили мне в лице достопочтенного Самуила Баркера! Еще раз спасибо, и покойной ночи!

«Этот граф Мобрейль, право же, еще более эксцентричен, еще более безумен, чем я! Впрочем, он безукоризненный джентльмен и искренне ненавидит Наполеона, – пробормотал Нейпперг, глядя, как авантюрист важно шел по коридору, предшествуемый порядочно-таки пьяным Вилли Четснаутом, который, изрядно пошатываясь, нес канделябр. – Но какого черта он собирается делать с этим лже-Наполеоном?»

Римский король родился среди приветственных кликов армии и добрых пожеланий народа, которым глухо вторили проклятия и призывы к смерти в рядах роялистов и агентов Англии. Но громадное большинство французской нации радовалось и проникалось уверенностью при виде сияющего Наполеона, державшего на руках как новый трофей славы и надежды своего сына, который должен был называться для него Наполеоном Желанным.

Отцовское блаженство не ошеломило Наполеона до такой степени, чтобы он совершенно пренебрег специальным воспитанием своего наследника. Царственного ребенка еще с младенчества следовало готовить к роли императора, которую он должен был принять на себя, когда его отца не будет в живых и когда ему придется сдерживать двадцать наций, объединенных под французскими орлами, управлять Европой от устьев Шельды до границ Далматских степей и не дать заглохнуть среди мирного времени победам и славе в наследии новейшего Карла Великого.

К малолетнему принцу приставили воспитательницу. Она оказалась женщиной редких достоинств. То была госпожа де Монтескью – мама Кью, как называл ее маленький Римский король на своем детском языке.

Де Монтескью не имела счастья понравиться Марии Луизе. Последняя покровительствовала герцогине Монтебелло, любезностью которой воспользовалась во время приключения с Нейппергом, и эта вдова маршала Ланна завидовала гувернантке.

Добрая, внимательная, преданная де Монтескью заменила Марию Луизу при сыне Наполеона, потому что императрица никогда не питала особенной привязанности к своему ребенку. Она проводила с ним каких-нибудь минут десять в день, да и то ухитрялась еще пугать и доводить малютку до крика, являясь в детскую в шляпе с огромными страусовыми перьями на большой голове, чтобы поцеловать его после прогулки верхом.

Настоящей матерью Римского короля была мама Кью. Она старалась подавлять пылкий и раздражительный нрав своего воспитанника, унаследованный от отца. Был отдан строгий приказ, чтобы малолетний принц никуда не выходил без гувернантки.

Однажды утром крошка Наполеон – белокурый ребенок – подбежав один к кабинету императора, нашел дверь запертой.

– Отворите мне! Я хочу видеть папу! – сказал он по-детски повелительным тоном камер-лакею.

Но тот ответил:

– Ваше величество, я не могу отворить вам.

– Почему так? Ведь я – маленький король!

– Но вы, ваше величество, один, я не могу вам отворить!

Малолетний Наполеон замолк. Его глаза наполнились слезами. Он неподвижно дожидался прихода де Монтескью, от которой убежал вперед. Когда она пришла, он схватил ее за руку и сказал камер-лакею:

– Теперь отворите! Маленький король хочет этого!

Тогда лакей, поклонившись, распахнул настежь дверь и доложил:

– Его величество король Римский!

Мальчик вошел, сильно заинтересованный, в императорский кабинет и подбежал к отцу, чтобы кинуться к нему в объятия.

В это время у императора как раз заканчивалось заседание совета министров. Наполеон, хотя и обрадованный приходом сына, сдержался и, приняв строгий вид, сказал:

– Вы позабыли раскланяться, ваше величество. Извольте поздороваться с этими господами! Французы ни за что не захотят иметь вас императором, если вы будете невежливы!

Ребенок покраснел, остановился и послал министрам грациозный поцелуй крохотной ручонкой.

Император, заменив улыбкой притворную строгость, взял тогда маленького короля на руки и сказал сановникам:

– Надеюсь, господа, никто из вас не скажет, что я пренебрегаю воспитанием сына. Он, несмотря на свой возраст, отлично понимает долг вежливости.

Тут маленький король объяснил причину поспешного прихода.

Он прогуливался в Тюильрийском саду с гувернанткой во время совещания министров, как вдруг несмотря на караульных к нему поспешно приблизилась какая-то женщина в трауре в сопровождении маленького мальчика, почти ровесника ему, и велела подать своему ребенку просьбу, которая и была принята наследником престола.

– Передайте это императору, – сказала женщина, – это от вдовы одного из его солдат!

Наследник был растроган видом матери и ее ребенка в трауре и очень торопился передать просьбу своему отцу.

– Вот, папа, – с важностью сказал малютка, поздоровавшись с министрами, – это дал мне для тебя маленький мальчик в саду. Он одет во все черное. Его папа был убит на войне, а мама просит пенсию. И обещал ему!

– Ах, плутишка, ты уже назначаешь пенсии! иго, раненько ты начал! Но изволь, будь по-твоему! Ну, доволен ли ты? – И Наполеон, прижав сына к груди, долго целовал его.

В то время, с которого снова начинается наш рассказ, Римский король был еще слишком мал для того, чтобы испрашивать и добиваться пенсии для покровительствуемых им лиц. Он был еще только красивым белокурым мальчиком с курчавой головкой и часто, к великой радости гуляющих в Тюильри, катался в колясочке, запряженной баранами, ловко выдрессированными Франкони.