Алиция Липовска - Частная жизнь кардинала Ришелье

Советом, госпожа! Добрый совет многого стоит! - ответил арабский лекарь.

Тогда дай мне совет, мой друг, как мне выжить в Африке, или как сбежать из Франции!

Сбегать нельзя. А вот выжить можно, если госпожа не боится боли и имеет достаточно мужества, чтобы бросить вызов судьбе! - торжественно произнес Али.

Я мать, а значит у меня есть необходимое мужество. И я женщина, значит не боюсь боли! - ответила герцогиня.

Тогда, госпожа должна пожертвовать рукой. Я сделаю на ладоне специальный знак, который знают все племена, которые собрал вокруг себя Орту. Процедура это болезненная, нужно иголками ввести специальную краску под кожу. Но если госпожа все вытерпит и не забудет вовремя предъявить этот знак, то она останется жива, если ее мужество действительно таково, какое она мне сейчас показала.

Я согласна, Али. Неси свои иголки. Я хочу жить и хочу вернуться к сыну.

… С улюлюканьем всадники окружили фигуру в плаще. Некоторые даже стали разматывать волосяные арканы, чтобы сбить с ног чужеземца, который проник на их территорию. Чужеземец вдруг громко произнес приветствие на родном для них языке, а затем поднял вверх руку и раскрыл ладонь.

Посланник! - пронеслось среди осаждавших.

Тогда незнакомец откинул свой капюшон и перед взорами всадников предстало измученное женское лицо.

Отведите меня в ставку султана! - громко сказала женщина. - У меня для него грамота и подарок.

Один из всадников спешился и подвел лошадь к чужеземке.

Садись, сестра, мы привезем тебя к Орту целой! И пусть султан сам решит, что делать с посланником, который оказался женщиной.

Ядвига на удивление всем окружившим ее берберам легко вскочила в седло. Арабы двинулись по-прежнему держа ее в кольце и изредка бросая недобрые взгляды.

Благочестивая вдова мадам Комбале весь день была не в духе. Обычно кроткие сияющие глаза сегодня метали молнии. И слуги привыкшие к тихому нежному голосу вздрагивали от резких приказов.

Каждый раз она собиралась пойти к кардиналу и высказать все. И каждый раз не находила достаточного мужества отвлечь дядюшку от государственных дел. Впрочем она бы отвлекла с удовольствием, но вот внутри ее жило опасение, что ее речь вызовет гнев, а гнев вызовет болезнь.

Надо отдать Мари-Мадлен должное в том, что она честно пыталась оправдать поступок дядюшки по удержанию герцогини Лианкур на собственной кровати. Но в том момент, когда она уже почти себя уговорила в памяти всплывали какие-то новые детали общения кардинала и полячки. Гнев снова поднимал голову в ее кроткой душе.

Сейчас она сильно себя жалела, вспоминая весь свой жизненный путь. Особенно ей было памятно 1 января 1625, когда она нашла на своем туалетном столике, среди чудесных подарков и редкостей, которыми кардинал любил ее осыпать, указ короля о ее назначении фрейлиной королевы Марии Медичи.

Эту должность, которую попросил для нее отец и которую Людовик XIII даровал ей в знак милости, нельзя было не принять, но для Мари-Мадлен она была лишь новой тягостью. Обязанность повсюду следовать за королевой, вопреки всем своим вкусам и привычкам, была очень тяжкой. Сперва она не хотела ничего слушать и желала вернуться в Кармель. Кардинал думал, что со временем это отчаяние утихнет, он снова пустил в ход мольбы и слезы и, наконец, получил от племянницы обещание остаться на какое-то время при дворе. Это время затянулось. Уже 12 лет прошло с тех пор. Двенадцать лет светской жизни и постоянной заботы о человеке, который постепенно вытеснил из ее сердца всех, даже господа Бога.

Привычка Мари-Мадлен без промедления повиноваться приказам королев и кардинала, заниматься лишь другими, делала ее обязанности легкими, и никто, выполняя их, не выказывал более усердного рвения, более кроткого спокойствия и более здравого рассудка.

Перетерпев муки дня за различными светскими обязанностями поздним вечера мадам Комбале все-таки решилась побеседовать с дядюшкой.

О, моя драгоценная племяница! - С улыбкой приветствовал Мари-Мадлен Ришелье.

По его внешнему виду можно было с полной уверенностью сказать, что чувствовал себя он прекрасно. Он не сидел в кресле, а мерял шагами комнату, что-то диктовал поддерживая свое красноречие выразительными жестами. Глаза его возбужденно блестели.

Вижу, дорогой дядюшка, что ваше состояния сегодня просто замечательно! - нежно пропела племянница, - А вот я чувствую себя не столь хорошо.

Дорогая, Ла-Комбалетта! Могу посоветовать вам Ситуа или Шико, а также несколько прогулок по парку. Вчера вы были грустны, а сегодня как я вижу еще и рассержаны. Вам, дорогая моя, не идет хмурить брови! Между ними появляется складочка, которая вас слегка взрослит!

Вы правы, Ваша Светлость! - обращение к Ришелье Мари-Мадлен несколько выделила интонационно, - Вы знаете, как я отношусь к правилам этикета, а тут я наблюдала вопиющие нарушение с вашей стороны. А вы, любезный мой дядюшка, должны быть чрезвычайно осторожны. Неужто мало вам тех сплетен, что распускают завсегдатаи "Голубой гостинной" или жалкие памфетисты?

О чем вы, сударыня? - кардинал остановился и небрежным взмахом показал секретарю что диктовка закончена и тот обязан удалиться.

Я о том, - благоразумно понизив голос мадам Комбале продолжала, - как Ваша Светлость изволила за край платья удерживать герцогиню Лианкур на своей кровати, когда в спальне было достаточно много прислуги.

Лицо кардинала до этого вопроса было довольным. После оно приняло жестко надменное выражение.

Бог с ними, сплетниками и памфетистами, это их хлеб. Но вам то, моя дорогая, какое дело то того, что я позволил себе таким образом повелеть продолжить герцогине Лианкур свою заботу о моей в тот момент нуждающейся в заботе персоне? Или вы не сами ее позвали? В чём тут попрание правил этикета?

Но… - начала было племянница.

Никаких "но"! Герцогиня Лианкур - существо застенчивое и вполне могла из-за ложных представлений о приличиях, коими и вы, мадам, страдаете, покинуть меня в моей немочи. А так она осталась и продолжила оказывать помощь.

Все, что она делала, вполне могла бы сделать я сама! - возмутилась Мари-Мадлен - Разве не я всегда клала на ваш лоб компрессы? И разве я не смогла бы обтереть ваше лицо платком? Почему же предпочтение вы отдали этой особе?

На глазах у племянницы появились слезы.

Какие страсти, дитя моё! - с ледяной улыбкой Ришелье посмотрел на плачущую, - вам ли, сударыня, так по-женски упрекать меня! Вы для меня отрада, светочь моего мрачного существования. И вдруг… Совсем недавно вы пеняли мне, что я не дал вам возможность запереть себя в монастыре. Потом благодарили, что после удаления королевы-матери мир двора стал более благосклонен к вам. Теперь упрекаете вниманием к герцогине Лианкур. И это в высшей степени глупо! Я был о вас более высокого мнения.