Тимоти Финдли - Пилигрим

Звонят все колокола всех церквей — шквалы колокольного звона. Кажется, их раскачивает сам ветер. На площади у костров сгорбились фигуры, натягивая на себя тряпье по самые уши. Понедельник, понедельник. Завтра, возвещают им колокола, последний день масленицы, день святого Матфея; обычно мы все вместе ликовали, танцевали и пели, сытые и пьяные. Теперь это «завтра» запрещено эдиктом Савонаролы».

Юнг, увидев это имя, инстинктивно закрыл глаза. Савонарола был святым и чудовищем. С точки зрения Юнга, больше чудовищем, чем святым. Фанатик, бесспорно. А фанатики всегда требуют жертв.

Юнг записал в блокноте: «Исследование для Эммы: Савонарола».

«Подхваченные порывами ветра, огненные языки взметаются ввысь на фоне стен, малюя на них рваные тени. Хор в церкви словно с испугу начинает петь громче:

Неожиданно площадь по диагонали пересекает кавалькада всадников на серых скакунах. Слышен цокот копыт. Сами наездники кажутся силуэтами с разметавшимися по ветру волосами и руками, похожими на плети.

А потом появляется…»

Юнг попытался перевернуть страницу, но не смог. Он послюнил палец и наконец разлепил склеившуюся бумагу.

«А потом появляется человек. Похоже, с непокрытой головой. В рясе, туго перевязанной на поясе. Высокий. Крепкий. Хорошо сложенный, в добротной одежде. Путешественник, должно быть. Пилигрим. Хотя — кто знает?

Он вышел на площадь с северо-восточной стороны, то есть с виа Марони. Его тень падает на истрепанные флаги, однако по мере того как он идет вперед, тень опережает его и словно ложится ему под ноги дорожкой, по которой он шествует, точно привыкший к церемониям принц, рассеянно глядя вокруг.

От костров к нему подходят собаки. Они смотрят на незнакомца с любопытством, но без страха. Правда, и не без некоторой опаски — чуя свою судьбу и направляясь к ней мерной поступью. Пилигрим останавливается и поворачивается, глядя на приближающихся собак

Их штук десять, а то и двенадцать. Они останавливаются ненадолго, но не уходят.

Один пес начинает медленно махать хвостом.

Очевидно, пилигрим что-то говорит ему, поскольку пес подходит ближе и приветствует его, изогнувшись и вытянув шею, глядя на освещенное кострами лицо.

Человек нагибается, потом садится на корточки. Протягивает вперед обе ладони. Достает из-под рясы дорожный мешок.

Собаки льнут к нему все ближе, дрожа от возбуждения и даже залезая лапами друг на друга.

Что он дает им? Определенно еду, поскольку псы яростно набрасываются на нее, скуля и выпрашивая еще, пока не опустошают весь мешок.

Горожане, сидя у костров, оборачиваются и молча смотрят. Они наверняка ненавидят этого человека и кипят от злости — давать еду псам! Но никто не говорит ни слова.

Похоже, они знают пилигрима. Собаки, во всяком случае, знают его точно.

Он поворачивается и идет к центру площади, где в полном одиночестве лежит скорбящий пес. Он так и не встал и даже не шевельнулся во время кормежки.

Собака поднимает голову, но остается лежать, растянувшись на животе. Они смотрят друг на друга. Пилигрим встает на колени.

Что тут стряслось? Что-то явно случилось. Что?

Пес не шевелится. Человек протягивает руку. Собака опускает голову, не двигаясь с места.

Пилигрим подходит к ближайшей группе попрошаек и открывает кошелек. От группы отделяется мальчик и, взяв головню, следует за пришельцем, который возвращается к собаке.

Благодаря свету от факела теперь можно рассмотреть лицо пилигрима.

На макушке у него маленькая шапочка. В длинных волосах темно-рыжего цвета, характерного для уроженцев Тосканы, поблескивают седые пряди. Борода, подстриженная по моде, введенной королями Франции и Испании, аккуратно очерчивает челюсти, щеки и рот. Большие, широко расставленные глаза, а нос… Будь он статуей или картиной, можно было бы сказать, что нос у него в стиле Лоренцо Великолепного. Пилигрим и вправду похож на Медичи, вернувшегося, чтобы заявить права на свой город. Каждое его движение, каждый жест исполнены королевского величия, словно он рожден, чтобы повелевать.

Под пристальным взглядом мальчика пилигрим снимает сутану и расстилает ее на земле рядом с собакой.

Садится, достает из кармана длинной вязаной куртки альбом. И карандаш.

Мальчик подходит поближе. Факел пылает, отбрасывая свет на страницу, лежащую на коленях у странника.

Пилигрим начинает рисовать».

«Я видел этот рисунок, — прочел Юнг. — К своему горю и изумлению, я видел его. На нем изображены голова, шея и передние лапы несчастной собаки. А еще там нарисована зверски изуродованная рука с куском хлеба.

Надпись под рисунком сделана, очевидно, позже, его знаменитым зеркальным почерком. Вот она:

Рука флорентийской женщины — написана при свете факела в ночь на шестое февраля 1497 года. Пес остался с ней. Умер к утру. Рукав у женщины из темно-синей хлопчатобумажной ткани. Одна пуговица деревянная.

Это была моя первая встреча с Леонардо».

Прошло десять минут, а Юнг все также тупо смотрел на страницу.

Леонардо.

Ну конечно! О ком еще мог писать Пилигрим во Флоренции, в пятнадцатом веке?

В его книге о да Винчи наверняка есть репродукция этого рисунка — первого оригинального творения Леонардо, увиденного Пилигримом, судя по его заключительным фразам. Возможно, именно тогда он впервые увидел знаменитую зеркальную систему письма художника.

Юнг выключил лампу. Заря разгорелась и угасла. Взошло солнце.

Он замерз, читать больше не хотелось. Юному Анджело придется подождать. «На сегодня мне вполне хватит встречи с Леонардо», — подумал Карл Густав.

Юнг поднял воротник халата и обхватил себя руками, скорбя о женщине, которая умерла четыреста пятнадцать лет назад.

Одна пуговица деревянная.

Он глянул на открытую страницу, словно ждавшую, чтобы ее перевернули.

Нет. Не сейчас. Только не сегодня.

Взяв стакан с виски, Юнг встал и подошел к окну. Неужели Эмму не разбудила вся эта суматоха?

Странная мысль… Почему-то он вообразил, что она видела то, о чем он читал. Слышала завывание ветра, цокот копыт, лай собак, смотрела на пляшущие тени…

И вместе с тем ему казалось, что описанная сцена разворачивается у него перед глазами, точно он сам выглянул в окно и увидел фигуру шагающего к свету пилигрима. Леонардо.

Юнг услышал, как за открытой дверью по коридору прошла служанка.

Святые угодники! Как ее зовут? Как же ее зовут? Она была новенькая. Фрау Эмменталь наняла ее всего неделю назад. Как он мог забыть ее имя? Она так вежливо представлялась ему по восемь раз на дню! Улыбаясь, кланяясь, повторяя нежным голоском: «Меня зовут… Меня зовут… Меня зовут…»