Андраш Шимонфи - Перелет

Слушание по нашему делу началось в три часа дня. После проверки анкетных данных нас из зала удалили, в нем остался только дядя Банди (Байчи-Жилински). Слушание его дела продолжалось отдельно до восьми часов вечера. В это время нас уже держали в общей камере, однако это была самая трудная для меня ночь. На следующее утро, приблизительно в половине одиннадцатого, дошло дело и до нас, заседание продолжалось до двух часов дня, а затем после перерыва — до половины пятого вечера. Так закончилось это цирковое представление. На следующий день осталось лишь огласить приговор…»

ИЗ ДНЕВНИКА КАЛЬМАНА РЕВАИ: «Ключники, громко бряцая ключами, направились к камерам, находящимся в разных закоулках здания, чтобы вывести обвиняемых. С жутким скрипом открывались грязные, обитые железом двери. Мы выстроились в темном коридоре, стараясь улыбкой как-то подбодрить друг друга.

У каждого из нас за спиной стоял жандармский унтер-офицер. Они были вооружены винтовками с примкнутыми штыками.

Мы двинулись в путь. Одни за другими открывались решетчатые ворота внутри коридоров. Во время перехода мы смогли переброситься друг с другом словечком-другим. Это здорово. Ничего страшного с нами не произойдет! Нас ведут наши усатые венгерские гонведы [48] Солдат (досл. — «защитник родины»); звание рядового в венгерской армии. … они ведь не позволят, чтобы…

И хотя процесс закрытый, зал переполнен! Что же было, если бы процесс был открытый?! Первого, кого я замечаю, это капитана жандармерии Эндре Радо, отъявленного злодея из особого отряда Национального трибунала расплаты, патологически злобного человека. Я его хорошо знаю. Ведь это он арестовал меня на квартире моего друга Вильмоша Тарчаи.

— Ты, дегенерат и полный идиот, гусарский офицер, ты тоже в «товарищи» записался? — начал он тогда допрос, не зная того, что подсказал мне, как следует защищаться. В ходе следствия я изображал этакого идиота.

В первых рядах я увидел «брата» Шютте. Присутствовал в зале и «сверхминистр» Коварц, думаю, в качестве «контролера». С удивлением и страхом я заметил среди присутствующих Чабу Семере, гусарского капитана, активного участника нашего движения. Чтобы прийти в зал суда, требовалась недюжинная смелость. Только бы его не схватили!

Во время следствия мы все руководствовались одним: надо сделать все, чтобы не арестовали остальных. И нам это удалось. Я гордился этим, даже сидя в зале суда.

Нас построили в несколько рядов. Я стоял между Вильмошем Тарчаи и Миклошем Макай в первом ряду. Мне показалось, что все выглядит чересчур театрально, и я решил: буду наблюдать за всем не как обвиняемый, а как сторонний наблюдатель.

Три часа дня. Суд идет. Прямо напротив меня занял место председатель суда — генерал-лейтенант Дюла Варгашши. Справа от него — секретарь суда Вильмош Доминич, слева — заседатель, полковник жандармерии Ласло Хайнацкёи, начальник отдела общественного порядка министерства внутренних дел нилашистского правительства.

Представителем обвинения был апатичный военный судья капитан Дюла Шимон.

Я бы не сказал, что этот ансамбль внушал нам какое-то доверие и надежды. Когда я бросал взгляд на нашу охрану, в моей душе возникало более приятное ощущение.

Выстроились в ряд и адвокаты. Их тяжкая, кропотливая работа на этом процессе была воистину сизифовым трудом.

Доминич зачитал список обвиняемых. Удивительно, но мы все оказались на месте! После этого нас всех, за исключением Эндре Байчи-Жилипски, вывели из зала и вернули в камеры».

ИЗ ДНЕВНИКА КАЛЬМАНА РЕВАИ: «Я расхаживаю по камере и прикидываю варианты. Чувствую, дело — табак. Слышу, как за стеной взад-вперед ходит Иожеф Кёваго, а в следующей камере — Вильмош Тарчаи.

На второй день суда нас одного за другим согласно обвинительному акту приводят в зал заседаний. После того как заканчивается слушание очередного дела, обвиняемый может остаться в зале и присутствовать при слушании дел его товарищей.

Байчи-Жилински среди нас уже нет. Поскольку он депутат парламента, его дело слушается отдельно. К нам просочились слухи, что ведет он себя мужественно, все берет на себя. На суде военного трибунала он выступил так, словно говорил с трибуны Государственного собрания. Эндре Байчи-Жилински категорически отверг обвинение в предательстве, выдвинутое против него.

— Я действовал как настоящий патриот. Пусть я не доживу до этого дня, но вы все будете свидетелями того, что Германия потерпит сокрушительное поражение, а это может привести к гибели венгерской нации. Помните, немцы, всегда были врагами венгров, — заявил он на суде.

Однако судьи еще верили в немецкое чудо-оружие, их невозможно было убедить ни в чем, хотя уже почти две трети нашей страны ценой огромных жертв и рек крови были освобождены, а немцы с «огромным успехом» отступали перед натиском Красной Армии.

На этом «процессе» прозвучали проникновенные исповеди, блестящие выступления адвокатов, но все это, как видно, вызывало у судей скуку: заседание было пустой формальностью, даже комедией. Министр Коварц наверняка заранее продиктовал (а может быть, даже лично сформулировал) приговоры.

Так продолжалось до вечера. В заключение прокурор потребовал сурового приговора, однако о смертной казни не упомянул. Это вселяло в нас оптимизм».

ИЗ ДНЕВНИКА ПАЛА АЛМАШИ: «С двухчасовым опозданием, в половине первого, нас привели в зал суда, где должно было состояться оглашение приговора. Я стоял в первом ряду вместе с Яношем Кишем и Енё Надем. Заседание вел майор Вильмош Доминич, председательствовал — генерал-лейтенант Варгаши, заседателем был подполковник Хайначкёи, прокурором — военный судья капитан Дюла Шимон. Доминич зачитал приговор: шестерых из нас приговорили к смертной казни через повешение. Скажу откровенно, на какое-то мгновение рассудок у меня помутился, я ничего не соображал. И с облегчением вздохнул, когда зачитали помилование. После окончания заседания мы все бросились к Кишу, Надю и Тарчаи, чтобы по-мужски попрощаться с ними. У меня обо всем сохранились довольно смутные воспоминания, помню только, как Балашши дружески пожимал мне руку. Я поблагодарил своего защитника, после чего нас повезли обратно в тюрьму. На лестнице в тюрьме мы еще раз попрощались с дядей Яношем (Кишем), который крепко пожал мне руку и сказал: «Передай матушке, я целую ей ручки».

Рассказывают, когда жена Тарчаи прощалась со своим мужем, к ней подошел жандарм-нилашист и добродушным тоном сказал:

— Тело вы сможете получить завтра в морге на улице Светенау.

А Тарчаи в это время стоял рядом со своей женой и держал ее за руку».

СВИДЕТЕЛЬСТВО СВЯЩЕННИКА ДОКТОРА ЙОЖЕФА НЕМЕТА: — 8 декабря 1944 года я получил приказ от командира корпуса Ивана Хинди присутствовать при вынесении приговора по делу Эндре Байчи-Жилински, генерал-лейтенанта Яноша Киша, Вильмоша Тарчаи и их товарищей, после чего встретиться с ними, исповедать их и отпустить грехи.