Уилбур Смит - Троя. Падение царей

Злясь на себя, Андромаха продолжала:

— Я хотела сказать, меня позвали сюда, чтобы повидаться с царем. Вчера прибыл корабль с Теры с посланием от Верховной жрицы. Послание, наверное, насчет Кассандры. Как ты знаешь, она должна стать жрицей в Храме Коня. Ты ведь знал об этом?

«Милостивая Артемида! Помоги мне перестать лепетать!»

— Да, я об этом знаю. Я должен доставить Кассандру в храм на «Ксантосе» следующей весной. Ты хорошо себя чувствуешь? — внезапно спросил Геликаон с участием в глазах. — Похоже, у тебя жар.

— Я здорова. Просто немного перегрелась на солнце.

— Я принесу тебе воды, — сказал он и зашагал прочь.

В саду было много людей, желающих увидеть царя, и все они расступились, пропуская Геликаона. Андромаха видела, что он не замечает впечатления, которое производит на людей, — ни завистливых взглядов мужчин, ни откровенно восхищенных взглядов женщин.

На нее упала чья-то тень, она подняла глаза и увидела своего мужа, Гектора. Тот тоже смотрел на Геликаона; лицо Гектора ничего не выражало, но Андромахе показалось, что в его глазах застыла печаль.

— Что случилось, муж мой? — спросила она, беря его за руку.

Тот пожал плечами и притянул ее к себе.

— А что может случиться, когда ты рядом? Я пропустил какую-то интересную беседу с Геликаоном?

— Вообще-то нет. Я попросила его привести сына к нам в гости.

Гектор нахмурился, и Андромаха ощутила, как он напрягся.

— Почему ты попросила его об этом?

— А почему бы нет? — ответила она, внезапно ощутив неуверенность.

Когда Гектор ответил, в его голосе звучала такая мука, что слова его, как кинжалы, вспороли ее защиту.

— Сколько его сыновей мне нужно в моем доме, Андромаха?

Потрясение было таким, что ее замутило. Гектор пообещал вырастить маленького Астианакса и любить его, как собственного ребенка. Он был верен своему слову, и Андромаха никогда раньше не слышала, чтобы он говорил о подобных чувствах.

Лишившись дара речи, что случалось с ней нечасто, она ничего не ответила, а просто стояла и смотрела на мужа, снова подмечая его сходство с отцом. До сих пор в Гекторе отражалось все, что могло быть великим в Приаме, — храбрость, сострадание, доброта. Но теперь Андромаха гадала, сколько же отцовских слабостей в придачу унаследовал Гектор.

Так и не промолвив ни слова, она отвернулась, подошла к жаровне, вытянула над огнем руки и потерла их, будто желая согреться. В ней кипел гнев, но не на Гектора. Она сердилась на саму себя. Конечно, ее мужа должно было обидеть ее приглашение! Она знала, что Гектор любит Геликаона. Она призналась Гектору в первый же вечер, когда они остались наедине, что делила с Геликаоном постель.

Выжив после удара клинка наемного убийцы, Геликаон страдал от лихорадки, в его крови растворился яд. Лекарь из пустыни сказал Андромахе, что Геликаон, похоже, потерял волю к жизни. Он предложил, чтобы в постель больного положили нагую женщину, чтобы напомнить тому о радостях жизни. Спустя несколько ночей, услышав, что Геликаон умирает, Андромаха сбросила платье и скользнула в постель рядом с ним. Следующим утром, когда она вернулась в его комнату, Геликаон сказал, что она ему снилась. Андромаха поняла: он не помнит о том, как они занимались любовью. И она не только разрешила Геликаону поверить, что это был всего лишь сон, но и не давала ему узнать, что у него есть сын.

Стоя рядом с жаровней, она чувствовала, как на сердце у нее становится все тяжелей, как в голове теснятся мрачные мысли.

Она появилась в этом городе юной жрицей, гордой и честной, полной решимости сделать так, чтобы коварство и обманы Трои не запятнали ее. Ее не втянут в мир лжи и интриг!

«Глупая, высокомерная девчонка!» — выбранила она себя.

Вскоре после своего появления здесь она забеременела от человека, который был помолвлен с другой, и обольстила старого царя, заставив того поверить, что ее сын — от него, и отравила Гекубу, угасающую царицу Трои.

«Но Гекуба была царицей зла, — сказала себе Андромаха, — она убила мою сестру и убила бы моих друзей». А что касается обольщения Приама, что еще ей оставалось делать? Узнай он правду, Астианакса бы у нее отобрали и, возможно, убили бы, а она сама была бы казнена, и Геликаон тоже.

«Зло всегда ищет оправдания своим делам», — упрекнула она себя.

Полная мрачных мыслей, она повернулась к Гектору, но не успела с ним заговорить, как услышала, что его зовет юный воин. К Гектору шел Полидорос, телохранитель царя.

— Царь хочет видеть вас обоих, — сказал он, взглянув на Андромаху, — в Янтарной Комнате.

Ветер, который троянцы назвали «коса», нес на юг огромную стаю птиц, оставивших позади ледяные пики Родопских гор и суровую зиму Фракии. Гонимые перелетным инстинктом, птицы то снижались, то взмывали вверх, несясь над волнами и островками Зеленого моря. Стояло раннее утро, и солнечный свет блестел на желтых и черных перьях, когда золотая туча птиц летела над Троей.

Стоя на высоком балконе, облаченный в старый тускло-золотистый наряд, Приам смотрел, как летят иволги. Спикировав, они промчались прямо над ним, повернулись и снова взмыли в небо — их словно привлекла золотистая одежда царя. Приам поднял руки и крикнул им:

— Я и ваш царь тоже, маленькие птицы!

На мгновение появление этой стаи заставило старого царя забыть о своих проблемах. Он вспомнил, как его любимая Гекуба изучала перелетные привычки множества птиц: белохвостых орлов, карликовых сов, пеликанов, чибисов и многих других, чьи названия он теперь забыл.

Золотистые иволги, однако, были для Трои особенными птицами, настаивала Гекуба. Если их перелет к берегам Египта начинался до праздника Ареса, тогда зима должна была быть суровой и холодной, полной штормов и неистовых ветров. А до праздника Ареса оставалось еще восемнадцать дней.

Внезапно золотистые птицы рассыпались и исчезли. Холодный ветер прошептал что-то, проносясь по дворцу, и заставил царя задрожать.

— Принеси мне плащ! — крикнул он своему помощнику Полидоросу.

Воин появился на балконе, неся новый плащ из зеленой шерсти, расшитый по краям золотой нитью.

— Не эту бесполезную тряпку! — огрызнулся Приам. — Мой собственный плащ, будь любезен.

Полидорос вернулся со старым коричневым плащом, истертым по краям.

Накинув плащ на плечи, Приам подошел к краю балкона. Столь ранним утром он слышал, что делается во всем городе: крики осликов и пение петухов, скрип тележек и стук лошадиных копыт по каменным дорогам, крики воинов, сменяющихся с караулов, и голоса моряков, спускающихся на берег, чтобы отплыть на рассвете.

Приам представил себе заспанных пекарей, месящих тесто, усталых шлюх, направляющихся по своим постелям. На вершине Великой Башни Илиона все еще мерцали четыре ночных факела.