Джеймс Джонс - Отныне и вовек

— Как называется эта вещь? — спросил он.

— Что? — переспросил Томми. — А, эта? Сейчас вспомню. Я же знаю.

— Рахманинов, Прелюд до минор, — быстро сказал Хэл. — Очень заигранная вещица. Один из коронных номеров этого старого алкоголика. Ее все время заказывает какой-то псевдоинтеллектуал. Tres chic [25], — добавил он.

— Что такое «псевдо»? — спросил Пруит.

— Задница из одной половинки, — сказал Анджело.

Хэл засмеялся:

— Вот именно. Иначе говоря, что-то поддельное.

— «Псевдо» — это приставка, — сухо объяснил Томми. — Означает «ненастоящий», «нереальный».

— «Псевдо», — повторил Пруит. — Задница из одной половинки.

Они двинулись вчетвером назад по Калакауа мимо «Моаны». На углу Каиулани перешли на другую сторону и зашагали вдоль сплошного ряда магазинов, витрины которых предлагали туристам маски для подводного плавания, резиновые ласты, подводные ружья. В одном магазине продавались только пляжные халаты, купальники и плавки, все с яркими гавайскими орнаментами. Другой магазин торговал исключительно товарами для женщин, и на витрине были выставлены платья и жакеты из тканей, расписанных тоже гавайскими мотивами. Был здесь и ювелирный магазин с маленькими дорогими китайскими статуэтками из нефрита. А за сплошным рядом магазинов стоял знаменитый на весь мир «Театр Ваикики», где пальмы растут прямо в зале. Но сейчас он был закрыт. Время приближалось к полуночи, почти все было закрыто, и улицы, незаметно пустея, принимали ночной облик, Воздух постепенно свежел, с моря доносился легкий ветер, редкие облака, проплывая на восток, заволакивали звездную россыпь. Изогнувшиеся над тротуаром пальмы мягко шелестели на ветру.

За белой громадой «Театра Ваикики» Хэл свернул в сторону от пляжа, в боковую улочку, наполненную шорохами невидимых в темноте тропических растений.

— Чудесное место, правда? — обернувшись, сказал Хэл. — Здесь приятно жить. Все так красиво и просто. И ночь сегодня удивительная.

— Да, да, — откликнулся Томми. — Очарование.

Хэл и Маджио шли впереди, и, разговаривая с маленьким итальянцем, высокий худощавый Хэл сгибался чуть не пополам.

— Я рад, что ты с нами пошел, — шепнул Томми Пруиту. — Я ужасно боялся, что ты вдруг откажешься.

— Мне давно хотелось посмотреть, какая у Хэла квартира. Анджело столько про нее рассказывал.

— А-а. Я-то думал, ты из-за меня.

— Ну, и это тоже. Отчасти. — Он прислушивался к разговору Хэла и Маджио. Хэл, как и Томми, говорил шепотом.

— Где же ты столько пропадал, звереныш? Я по тебе так соскучился. Ты ведь не предупреждаешь, когда тебя ждать. Я каждый раз надеюсь только на случай. Звонить тебе я боюсь, да и номера твоего полка не знаю. Порой мне кажется, ты встречаешься со мной, только когда тебе нужны деньги.

— У меня весь месяц были внеочередные наряды, — соврал Маджио. — Никак не мог вырваться. Спроси у Пру.

— Пру, это правда? — громко спросил Хэл, обернувшись.

— Конечно, правда, — подтвердил Пруит. — Он в черном списке.

— Обманщики вы, — кокетливо сказал Хэл. — Один врет, второй нахально ему поддакивает. Вы, солдаты, все одинаковые. Переменчивы, как фортуна.

— Да нет, ей-богу, — оправдывался Маджио. — Тебе еще повезло, что в эту получку я на бобах. А то бы опять напился, и мне бы снова влепили внеочередные.

— Такое впечатление, что у Тони после каждой получки внеочередные наряды, — заметил Хэл.

— Так оно и есть, — стойко сказал Маджио. — Потому что я в получку обязательно напиваюсь, а потом недели две-три не вылезаю из внеочередных. Каждый раз даю себе слово не пить, а потом все равно напиваюсь. Только сегодня не напился, потому что не на что было. Думаешь, если я не приезжаю, значит, у меня деньги завелись? Ничего подобного. Просто, когда я при деньгах, я сразу напиваюсь. И получаю внеочередные. Так что это разные вещи. Уловил?

Хэл засмеялся:

— Какие нюансы! Ах, милое, простодушное дитя природы. За это я тебя и люблю. Оставайся таким всегда. Будет обидно, если ты вдруг разучишься врать так убедительно.

— Я тебе правду говорю, — запротестовал Маджио. — Я напиваюсь, еду в город к девочкам, и эти сволочи из военной полиции меня каждый раз задерживают. Отсюда и внеочередные.

— А тебе не противно ходить по борделям? — спросил Хэл.

— Постоянная девушка, конечно, лучше. Но бордели тоже ничего. На Гавайях солдатам выбирать не приходится.

Интересно, он всегда так завирается? — подумал Пруит. Ему хотелось рассмеяться. Но Хэл, казалось, ничего не замечал.

— Господи, — неожиданно сказал Томми. — Я бы не вынес. Быть солдатом — это ужасно. Я бы покончил с собой, клянусь.

— Я бы тоже, — согласился Хэл. — Но мы же с тобой не примитивы. У нас слишком тонкая организация.

— Да, наверное, в том-то все и дело, — кивнул Томми.

Хэл засмеялся:

— Тони, но ты хоть понимаешь, что, когда местные женщины по моральным соображениям отказываются иметь дело с солдатами, это играет на руку нам — Томми, мне и другим людям третьего пола? В этом, по-моему, есть доля пикантной иронии. Меня это очень забавляет. Я вижу здесь проявление тенденции, которая в конце концов поможет нам прочно утвердиться.

— Да, наверно, — сказал Маджио. — То есть, я хочу сказать, это вам на руку.

— Пру, ты слышал? — обернулся Хэл.

— Да, — храбро отозвался Пруит. — Слышал.

— Потому что все они ненавидят солдат, — продолжал Хэл, развивая свою мысль с неторопливостью ткача, плетущего узоры для собственного удовольствия. — Потому что они считают, что солдаты — подонки, и, более того, все мужчины подонки. Именно поэтому мои враги, женщины, медленно, но неизбежно сами роют себе яму.

— Это как же? — спросил Пруит.

— Неужели не ясно? — Хэл засмеялся. — А ты посмотри на себя. Вам, солдатам, из женщин доступны только проститутки. Вот вы и идете к нам. Потому что мы в отличие от женщин не боимся грехопадения.

— Не знаю, не знаю. — Но Пруит и сам чувствовал, что голос его звучит неуверенно, потому что слова Хэла были слишком близки к истине, и это его тревожило.

Хэл рассмеялся обаятельным мальчишеским смехом, но не стал добиваться признания своей победы.

— Вот мы и пришли, — сказал он и повел их за собой мимо довольно молодого баньяна, в темноте они спотыкались о распластанные кривые корни, а тонкие прутья еще не вросших в землю воздушных корней хлестали их по лицу.

— Приятно, когда во дворе растет такое чудо, правда? — сказал Хэл. — Осторожнее. Смотрите под ноги.

Они вышли к боковой стене двухэтажного каркасного дома, к подножию наружной деревянной лестницы со сквозными ступеньками; и лестница, и ее опорные столбы из толстых досок были выкрашены в белый цвет.

— Мы обязательно вернемся к этому разговору. Только сначала выпьем, — шепнул Хэл Пруиту. Они все уже поднялись на узкую площадку второго этажа, наискосок от которой темнел густой массой баньян, и Хэл открыл дверь.