Джеймс Джонс - Отныне и вовек

Сидел же он в других тюрьмах. В таких, что только держись. Особенно когда бродяжил. Но ни одна тюрьма не вынула из него душу, ни в одной он не сломался. Окружная тюрьма в Джорджии и кутузка в Миссисипи были хуже не придумаешь. Даже нацисты позавидовали бы. У него до сих пор остались шрамы. Но он и тогда не сломался.

Да, но ведь тогда он не любил. Когда любишь, ты особенно уязвим. В твоей броне словно пробита брешь. Нужно немедленно забыть про свою любовь, хотя бы на время, приказал он себе, это единственный выход. Он решил вспоминать только то, что ему в Альме не нравилось. И не смог ничего такого вспомнить. Ни одной мелочи. Как странно, он даже не подозревал, до чего сильно ее любит, пока не услышал, как за ним закрылись затянутые проволочной сеткой ворота и щелкнул замок.

— Вот видишь, — Хэнсон стоял, повернувшись к Текви, — я же тебе говорил, дурацкая твоя башка. Этот Тыква, — он улыбнулся Пруиту, — башка его дурацкая! Он мне все доказывал, что майор Томпсон сам его изобрел.

— Что изобрел? — оторопело спросил Пруит.

— Отвес. Будто он его специально для обходов придумал.

— Ну и что? Я про эту хреновину раньше и не слышал, — сердито сказал Текви. — А он такой, что может. Я и сейчас думаю, это он изобрел.

— Да заткнись ты, — поморщился Хэнсон. — Парень же объяснил, не слышал, что ли?

— Слышал, — упрямо сказал Текви. — Это еще ничего не доказывает.

— Да иди ты! — оборвал его Хэнсон.

Пруит отошел от полки.

— Как теперь?

— Неплохо, — неохотно похвалил Хэнсон.

— По-моему, идеально.

— По-моему, тоже. — Хэнсон помолчал, потом привычно ухмыльнулся: — Но лично я все равно тебе ничего не гарантирую.

— Пошли, ребята, — сказал Текви. — А то кто-нибудь придет.

Они снова провели его в коридор. Повторяя в обратном порядке прежний маршрут, прошли мимо дверей, ведущих в другие два барака, и Пруит заметил, что каждый барак занимает отдельное крыло. Средний барак был отгорожен от двух крайних узкими дворами-проходами, футов десять в ширину.

— Угу, — усмехнулся Хэнсон, наблюдая за Пруитом. — Средний для норовистых.

— Для большевиков, — ухмыльнулся Текви.

— Для бесперспективных, — с улыбкой уточнил Пруит.

— Вот именно, — подтвердил Хэнсон. — Над дворами по два прожектора, если кто выйдет, сразу видно. Как в клетке, понял? Всю ночь горят.

— Сбежать трудновато, — непринужденно заметил Пруит.

— Да уж не легко. — Хэнсон ухмыльнулся.

— А сколько пулеметов? — поддерживая разговор, поинтересовался Пруит.

— По одному на каждой крыше. Надо будет, поставим еще. Их тут много.

— Толково, — одобрил Пруит.

Текви хмыкнул:

— Еще бы не толково.

— Заткнись, Тыква, башка твоя дурацкая. — Хэнсон дружелюбно осклабился. Потом легонько тронул Пруита палкой за плечо: — Остановись на минутку.

Пруит остановился. Он не ударил в грязь лицом, он это чувствовал, и вообще, не такие уж они плохие ребята; знакомое, приятное ощущение грубоватой уверенности возвращалось к нему, и он даже начал надеяться, что сумеет пройти все до конца без позора.

Они стояли перед доской объявлений.

В центре на почетном месте в окружении распечатанных на ротаторе циркуляров и подробных инструкций по проведению инспекционных проверок висела вырезка из газеты. Знаменитая рубрика Роберта Рипли «Хотите верьте, хотите нет». От времени листок обветшал и пожелтел. Чтобы бумага не рассыпалась, ее наклеили на картон. Заметка была заключена в черную картонную рамку и сразу же бросалась в глаза.

Хэнсон и Текви глядели на него с высоты своего роста и гордо ухмылялись, как старые негры-экскурсоводы, ведущие туристов по священной земле Маунт-Вернона [38]с таким видом, будто эта земля — их личная собственность. Пруит подошел ближе.

Большую часть листка занимал рисованный поясной портрет в знакомой манере Рипли: Джон Дилинджер улыбался из-под темных усов, которые он отрастил незадолго до смерти. Пруит вспомнил, что когда-то видел в газете такую фотографию. Под портретом была подпись, в размашисто выведенных печатных буквах снова узнавался почерк Рипли. Стиль был тоже знакомый, так писал только Габриэль Хит.

СВОЙ ПЕРВЫЙ СРОК ЗАКЛЮЧЕНИЯ БЫВШИЙ ВРАГ ОБЩЕСТВА № 1 ДЖОН ДИЛИНДЖЕР ОТБЫВАЛ В ТЮРЬМЕ СКОФИЛДСКОГО ГАРНИЗОНА НА ТЕРРИТОРИИ ГАВАЙСКИХ ОСТРОВОВ, ГДЕ СКОФИЛДСКАЯ ВОЕННАЯ ПОЛИЦИЯ, ПО СЛУХАМ, ПОДДЕРЖИВАЕТ САМЫЙ СУРОВЫЙ РЕЖИМ, НЕ СРАВНИМЫЙ С РЕЖИМОМ НИ ОДНОЙ ДРУГОЙ ГАРНИЗОННОЙ ТЮРЬМЫ В АРМИИ США. В ЭТОЙ ТЮРЬМЕ С НИМ ОБОШЛИСЬ НАСТОЛЬКО СУРОВО, ЧТО, ВЫЙДЯ НА СВОБОДУ, ДЖОН ДИЛИНДЖЕР ПОКЛЯЛСЯ ОТОМСТИТЬ СОЕДИНЕННЫМ ШТАТАМ АМЕРИКИ, ДАЖЕ ЕСЛИ ЗАПЛАТИТ ЗА ЭТО ЖИЗНЬЮ.

Ниже мелким аккуратным почерком было приписано карандашом от руки:

И заплатил.

Пруит еще раз взглянул на приписанное карандашом «И заплатил», потом обвел глазами черную картонную рамку. Неистовый гнев взметнулся в нем, как втянутый дымоходом огонь, как жаркий язык пламени, которым выжигают в трубе золу, чтобы тяга стала лучше. Безрассудная ярость, казалось, ограждала его надежной стеной. Но сознание сработало и подсказало, что это ощущение обманчиво.

Оба верзилы по-прежнему ухмылялись и ждали. Он понял, что должен обмануть их ожидания.

— Шикарная штука, — сказал он. — Чего вы вдруг решили ее мне показать?

— Новеньким ее всегда показывают, — раззявился в ухмылке Хэнсон. — Приказ майора Томпсона.

— Ты бы видел, как по-разному все реагируют, — хохотнул Текви.

— Поучительное бывает зрелище, — ухмылялся Хэнсон. — Некоторые аж звереют. Орут, матерятся, только что пеной не исходят.

— Зато у других сразу полные штаны, — довольно добавил Текви.

— Этот ваш майор Томпсон, как я погляжу, тот еще тип, — сказал Пруит. — Надо же додуматься, такое здесь вывесить. Откуда он это раскопал?

— Это вовсе не он повесил, — оскорбление возразил Текви. — Я здесь дольше, чем он, а когда я приехал, уже висело.

— А я здесь даже дольше, чем ты, — сказал Хэнсон. — Это еще до меня повесили.

— Ну хорошо, — сказал Пруит. — Показали, и ладно. Куда теперь?

— Сейчас пойдешь на беседу к майору, — ухмыльнулся Хэнсон. — Потом отвезем на работу.

Пруит внимательно посмотрел на него. В странной ухмылке Хэнсона не было злобы, скорее добродушная смешинка, с какой улыбаются, глядя на ребенка, который забавно коверкает трудное слово. А еще эта ухмылка была какая-то неподвижная.

— Тогда пошли, — сказал он. — Чего мы ждем?

— Майор Томпсон очень гордится этой штукой, — сообщил Текви. — Будто он это сам написал. Он говорит, по тому, как кто на это реагирует, сразу определишь, какой из парня выйдет заключенный.

— Ладно, тронулись, — дружелюбно ухмыльнулся Хэнсон. — Отсюда, браток, пойдешь строевым, — добавил он.

Они свернули за угол в длинный, ярко освещенный коридор, ведущий к двери, через которую они вошли в здание тюрьмы, и Хэнсон, приноравливаясь к их шагу, с привычным солдатскому уху быстрым шаркающим звуком, легко, как боксер на ринге, сменил ногу. Дружные шаги гулко сотрясали вытянувшийся перед ними коридор.