Георг Эберс - Уарда

В это время в палатку вошли глашатаи и объявили, что послы хеттского царя и союзные с ним правители ждут фараона. Рамсес велел возложить на себя корону Верхнего и Нижнего Египта и надеть царские одежды. Управитель церемониями, носители знаков царской власти и украшенные страусовыми перьями начальники писцов шли впереди, а сыновья фараона, военачальники и переводчики следовали сзади.

Рамсес величественно воссел на свой трон. Суровый и серьезный, он милостиво принимал приветствия побежденных им правителей. Они смиренно целовали землю у его ног, один лишь данайский вождь ограничился поклоном.

Рамсес недовольно взглянул на него и велел спросить его через переводчика, считает ли он себя побежденным или нет. Тот отвечал, что пришел к фараону не как пленник, а то, чего хочет от него Рамсес, по законам его родины, позорит всякого свободного мужчину, ибо данайцы повергаются наземь лишь перед своими богами. Он надеется стать союзником повелителя Египта и спрашивает его: неужто желает он иметь своим другом человека опозоренного?

– Я готов заключить мир лишь с такими противниками, которые покорно склоняются перед двойной короной на моей голове. Если ты не покоришься, то твой народ не будет участвовать в тех договорах, которые я намерен заключить с твоими союзниками, – строго сказал фараон, смерив взглядом гордого данайца.

Когда данайцу перевели слова фараона, он сохранил позу, исполненную достоинства, но лишенную всякого высокомерия. Он сказал, что пришел сюда с намерением заключить мир, чего бы это ему ни стоило, но не хочет и не может повергнуться в прах ни перед короной, ни перед человеком. Он заявил, что завтра уедет, но просит от своего имени и от имени своей дочери – а он слыхал, что египтяне уважают женщин – об одной милости. Фараону должно быть известно, что возничий Мена держал у себя девушку не как пленницу, а как родную сестру. И вот Праксилла хочет попрощаться с благородным Мена и поблагодарить его самого и его супругу за великодушие. Пусть же Рамсес разрешит ему до отъезда еще раз перейти мост через Нил и вместе с дочерью посетить возничего в его палатке. Фараон разрешил это. Данаец вышел из палатки, и переговоры начались. А через несколько часов они уже закончились, так как египетские и азиатские чиновники обо всем договорились еще во время долгого перехода к границам Египта. В городе Рамсеса Танисе, который поселившиеся там семиты называли Цоан, этот договор предстояло тщательно обдумать, занести на папирус и подписать.

После переговоров азиатским правителям разрешено было присутствовать на обеде у фараона. Правда, посадили их за отдельный стол, так как египтяне сочли бы себя оскверненными, если бы им пришлось обедать за одним столом с чужеземцами.

Рамсес был недоволен. Если данаец уедет, прежде чем они договорятся, то мир, которого фараон так страстно желал, опять будет лишь кратковременным. Вместе с тем Рамсес чувствовал, что хотя бы из уважения к остальным побежденным он не должен унижать данайского вождя, мужественное поведение которого, равно как и храбрость предводительствуемых им воинов, ему нравились, хотя он и вправе был сурово обойтись с ним.

Солнце уже клонилось к закату, когда Мена, которого Рамсес отпустил к жене, красный от волнения, быстро вошел в палатку, приблизился к столу чужеземных властителей и попросил доложить фараону, что он должен сообщить ему нечто крайне важное. Рамсес кивнул ему, возничий подошел, и они тихо, но оживленно о чем-то заговорили.

Наконец Рамсес выпрямился на троне и, обращаясь к Бент-Анат, громко сказал:

– Этот день, столь ужасно начавшийся, завершается радостно. Та милая девушка, что спасла тебя сегодня и сама при этом чуть не погибла в огне, оказывается, принадлежит к высокому роду.

– Она из царского дома! – вскричал Рамери, дерзко прерывая отца.

– Обычно мои сыновья молчат, когда я их не спрашиваю, – строго сказал Рамсес, взглянув на него с осуждением.

Рамери вспыхнул и опустил глаза. Фараон встал, кивком подозвал к себе Бент-Анат и Пентаура, извинился перед гостями за то, что вынужден ненадолго их покинуть, и собрался выйти из палатки. Но тут Бент-Анат умоляюще взглянула на него и прошептала ему несколько слов. Эти слова возымели действие: Рамсес остановился, немного постоял в задумчивости, опустив глаза, затем посмотрел на своего курчавого сына, который как вкопанный стоял на месте, все еще красный от стыда. Рамсес окликнул его и сделал ему знак следовать за собой.

Когда Бент-Анат еще во время пожара старалась вернуть к жизни спасенную Уарду, Рамери созвал врачей и привел их в палатку, куда перенесли девушку, полузадохнувшуюся от дыма. Она все еще была без сознания, но никаких повреждений у нее найдено не было. С нежной заботливостью заглянул Рамери ей в лицо, схватил ее маленькую руку и хотел поднести к губам. Но Бент-Анат отстранила его от Уарды. Тогда он взволнованно стал просить не гнать его и шепотом рассказал сестре, как он полюбил ее спасительницу в тот день, когда в Городе Мертвых разыгралась битва, и со времени отъезда из Сирии день и ночь думает о ней и мечтает на ней жениться.

Бент-Анат была поражена, напугана его страстными излияниями. Она напомнила брату о страшном проклятии, которым заклеймен род отца Уарды – сына парасхита – и которое ей самой принесло столько бед. Но Рамери, не дав ей договорить, воскликнул:

– В Египте происхождение человека определяет мать, а покойная жена отважного Кашты…

– Я знаю, – перебила его Бент-Анат. – Врач Небсехт уже рассказал нам, что матерью Уарды была немая пленница. Я и сама готова поверить, что она не низкою происхождения – слишком уж много благородства во всех ее движениях.

– А кожа у нее нежная, словно шелковистые лепестки цветка, – восторженно подхватил Рамери. – И голос ее звенит, как чистое золото, и… Смотри, смотри! Она пошевелилась! Уарда! Открой глаза, Уарда! Когда всходит солнце, мы возносим хвалу богам… Открой глаза! Как буду я счастлив и благодарен, если оба солнца взойдут зараз!

Бент-Анат с улыбкой отвела брата от девушки, чье дыхание становилось глубже и ровнее. В палатку вошел врач и сказал, что теплая ванна из лекарственных трав готова, и, как они надеются, это восстановит силы девушки.

Дочь фараона приказала служанкам помочь врачу перенести Уарду и хотела сама пойти с ними, как вдруг явился посланец фараона и позвал ее в палатку Рамсеса. Бент-Анат догадалась, что означает это приглашение, и попросила всех удалиться, чтобы она могла надеть праздничное платье. А за Уардой царевна попросила присмотреть свою подругу Неферт.

– Она так ласкова, добра и к тому же хорошо знает Уарду, – сказала Бент-Анат брату. – Ее сердцу, которое металось между отчаянием и надеждами, годами лишенное счастья любви, забота об этом прелестном создании будет только на пользу. Отец на несколько дней освободил Мена от его обязанностей, и я тоже отпустила Неферт, потому что теперь мы не так уж нужны друг другу. Я думаю, Рамери, что после спасения от этого страшного пожара с нами стало то же, что с птицей Бенну – она прилетает в Гелиополь, чтобы там сгореть, и возрождается из пепла юной и прекрасной, полной счастья и расточающей его другим.