Умберто Эко - Баудолино

– Но придется утопить его, – пролепетал Баудолино, потерянно озираясь.

– Но ведь он уже умер? Умер. Всем нам жаль, но император умер. Мы же не топим человека, который жив? Он умер, и да примет Господь его в лик святых. Мы всего-то и скажем что он утонул в реке, на открытом месте, а не в комнате, которую мы обязаны были охранять. Это ложь? Не такая уж сильная. Ну какая разница, умер он в комнате или на улице? Разве мы его убили? Все мы знаем, что не убивали. Коли так, умертвим же его в таком месте, где даже самые дурно расположенные к нам люди нас не смогут оклеветать. Баудолино, единственный наш путь – этот, другого не дано, спасаешь ли ты свою шкуру или же хочешь добраться до Пресвитера Иоанна и совершить перед ним наивысшее восславление Фридриха.

Поэт, при всей его омерзительной для Баудолино холодности, был, разумеется, прав, и все согласились с ним. Императора одели, отнесли на задний двор, привязали на седло, примостив за спину шест, в точности как Поэту уже пришлось проделывать однажды с мертвыми Волхвоцаря-ми; таким образом Фридрих по виду плотно и крепко сидел на коне.

– К реке его везут только Абдул с Баудолино, – сказал Поэт, – поскольку многочисленная свита может привлечь внимание конвоя. Как бы сторожевым не вздумалось пристать к выезду. Мы останемся в комнате, присмотрим, чтобы не совали сюда нос Ардзруни и его холопы, и тем временем приберем. Вот еще что, я пойду на зубцы и поговорю с охраной, чтоб отвлечь их, а вы пока выезжайте наружу стены.

По всей видимости, один Поэт был в состоянии принимать решения. Стали делать, как он велел. Баудолино и Абдул выехали с заднего двора медленно, ведя между собой императорскую лошадь. Преодолев всю дорогу под стеной, спустились по подъездной тропе, ступень за ступенью, и после этого мелкой рысью достигли реки. Пикетчики с крепостных стен отдавали салют императору. Медленный путь, казалось, продлился целую вечность, но вот наконец они на самом берегу.

Заехали за рощицу. – Отсюда никому нас не видно, – сказал Баудолино. – теченье быстрое, и тело моментально унесет вода. Мы бросимся за ним верхами, будто спасать, но так как дно неровное, настигнуть императора не удастся. Тогда поскачем по берегу, крича на помощь... Теченье понесет его прямо на палаточный лагерь.

Труп императора отвязали, сняли одежду, оставив то немногое, что даже плавающему монарху необходимо, дабы защитить свой стыд. Как только они вытолкнули его на стремнину, теченье засосало его и тело, вертясь и подпрыгивая, понеслось по реке. Они вскакали в воду, дернули удила, чтобы показалось, будто лошади упрямятся, вернулись на берег и понеслись галопом, следя глазами за бедным телом, бившимся о корни и о камни, размахивая руками, вопя о помощи, чтоб из лагеря люди бежали на спасение императора.

В лагере увидели эти знаки, но не понимали, к чему они. Тело Фридриха болталось в водоворотах и воронках, оборачивалось то вверх, то вниз лицом, то вперед головой, то вперед ногами, уходило под воду и снова выныривало на поверхность. Издалека было невдомек, что речь идет об утопающем человеке. В конце концов лагерные как-то догадались, три всадника въехали в воду, однако тело, доставленное водой до них, стукнулось о копыта испуганных коней, отлетело и было унесено дальше. Ниже по течению солдаты загородили поток пиками и в конце концов загарпунили труп и подтащили к берегу.

Когда Баудолино и Абдул доскакали, Фридрих был изломан и избит камнями, и никак нельзя было надеяться, что он жив. Поднялись стенания, оповестили сына и тот примчался, бледный, в лихорадке, сетуя, что отец захотел упорствовать в своем намерении сразиться с бурной быстриной. Накинулся на Баудолино и Абдула, но те напомнили ему, что

не умеют плавать, подобно большей части наземных тварей. И что ему великолепно известно: когда император затевал купанье, остановить его никому не удавалось.

Труп Фридриха выглядел раздутым, хотя он умер за несколько часов до того и никак не мог наглотаться воды. Но что уж тут поделать. Вытаскивая мертвое тело из реки, все думают, что это утопленник, и на утопленника оно и похоже.

Пока Фридрих Свевский с баронами перекладывали тело и горестно решали, что с ним делать, пока Ардзруни спускался в долину, извещенный о несчастии, Баудолино и Абдул поехали в замок, дабы удостовериться, что там все приведено в порядок.

– Теперь попробуй угадать, что произошло в наше отсутствие, государь Никита, – сказал Баудолино.

– Тут нечего угадывать, – улыбнулся Никита. – Священная чаша, ваша Братина, исчезла.

– Совершенно верно. Никто не мог сказать, исчезла ли она в то время как мы на заднем дворе вязали труп императора на лошадь, или потом, когда все старались как можно скорее привести в порядок дом. Все были взвинчены, метались и гудели как пчелы, Поэт ушел заговаривать зубы охранникам, так что никто не отдавал здравых указаний. Наконец, когда все решили, что можно оставить комнату, вид которой уже не напоминал о драматических событиях, Гийот глянул на ковчежец и обнаружил, что Братины в ковчеге нет. Когда приехали мы с Абдулом, все обвиняли всех, кто в воровстве, кто в разгильдяйстве. Витало и подозрение, что когда мы выносили императора во двор, в комнату наведался Ардзруни. Невозможно, говорил Гийот, я помог снести тело с лестницы и сразу же поднялся обратно именно для того, чтобы не бросать эту комнату без призора. За такое непродолжительное время как сумел бы Ардзруни и войти и выйти? Значит, ты спер Братину, рявкнул на него Борон и схватил за ворот. А я думаю, спер ты, прорычал в ответ Гийот и отпихнул его. Ты и слямзил, пока я высыпал в окошко золу из камина. Поспокойней, поспокойней, надрывался Поэт, вы скажите лучше, где был Зосима, когда мы выносили тело? Да я с вами и был, с вами и пришел обратно, божился Зосима. Рабби Соломон подтвердил его слова. Лишь одно не вызывало сомнений: Братина похищена, а отсюда до предположения, что похититель повинен и в гибели императора, недалече было ходить. Сколько угодно мог Поэт обосновывать свою теорию, что Фридрих скончался сам по себе, а потом кто-то из своих воспользовался его смертью, чтобы завладеть Братиной. Теперь ему никто не верил. Друзья мои, успокаивал компанию Рабби Соломон, человеческая лютость горазда на самые исступленные злодейства, начиная от Каина и далее, но ни один еще ум не был настолько изворотлив, дабы совершить злодейство в закрытой комнате. Друзья мои, повторял Борон, когда мы вошли, Братина была тут, а теперь ее тут нет. Значит, она у кого-то из нас. Естественно, каждый предложил обыскать его вьюки, но Поэт зашелся в хохоте. Тот, кто украл чашу, разумеется, прячет ее в хитром месте в укромном отделении замка и заберет только перед отъездом. Какой выход? Выход, если Фридрих Свевский не захочет чинить препятствия... надо двигаться всем вместе на поиски Иоаннова царства, и никто не должен отставать, это значит, никто не возвратится за Братиной. Я сказал, что это просто ужасно, что мы пускаемся в путь, изобилующий опасностями, где все мы будем рассчитывать на друзей, а у нас выходит так, что все (кроме одного) подозревают остальных в убийстве императора Фридриха. Поэт заявил, что или так или никак. И он был прав, проклятье, он был прав... Предстояло выступать на один из величайших подвигов, сулимых христианскому человечеству, при этом не доверяя ни одному из товарищей.