Феликс Дан - Схватка за Рим

– Прятки кончились – в смущении сказал он тихим голосом.

– Аталарих! Король! – вскричала Камилла в страхе, почти без сознания она опустилась на траву. Молодой король с испугом и восхищением смотрел на нее, и яркая краска залила его бледное лицо.

– Теперь бы умереть, – прошептал он, – тут, подле нее!

В это мгновение Камилла шевельнула рукой. Это движение привело короля в чувство. Он зачерпнул воды из мраморного бассейна и смочил виски девушки. Та открыла глаза, быстро оттолкнула руку короля и с громким криком: «Варвар! Убийца!» – вскочила, и бросилась бежать.

Аталарих не последовал за ней. «Варвар, убийца!» – со страшной болью повторил он и закрыл лицо руками.

Cо страшными рыданиями бросилась Камилла к матери и рассказала ей все: не было сомнения, что виллу устроил он, сын убийцы ее отца, нетрудно было понять, и зачем это: он любил ее. Чувства боролись в душе девушки.

Она росла во дворце Теодориха, целые дни проводила вместе с бледным и красивым маленьким Аталарихом, который был всегда так ласков с ней, так весело играл и рассказывал такие чудные истории. Дети были очень дружны и привязаны друг к другу. Проходили годы. Дети стали молодыми людьми, и детская дружба постепенно и незаметно начала переходить в иное, более горячее чувство. Но тут разразился удар над Боэцием, его казнили, семью его лишили имущества и сослали. Все окружавшие ее теперь – мать и друзья – ненавидели варвара-тирана и всю его семью и говорили только о мести. Под влиянием этих толков и тоски по отцу Камилла также стала ненавидеть Теодориха, а вместе и его внука Аталариха.

И вот этот ненавистный враг, потомок проклинаемого ею рода, на котором лежала кровь ее мученика-отца, – он осмелился признаться ей в любви. Тиран Италии осмелился надеяться, что дочь Боэция…

Рустициана, узнав, в чем дело, также страшно взволновалась и тотчас пригласила Цетега.

– Скажи же, что нам делать теперь? – спросила она, рассказав ему все. – Как спасти мое дитя? Куда везти ее?

– Куда? – ответил Цетег, – В Равенну, ко двору.

– Ты можешь так зло шутить в такую минуту? – вскричала вдова.

– Я вовсе не шучу. Слушай. Ты знаешь, что на королеву я имею безграничное влияние, она вполне в моей власти. Но с этим мальчишкой – сам не понимаю почему – я ровно ничего не могу поделать. Изо всех готов он один если не видит меня насквозь, то подозревает и не доверяет мне. И часто, очень часто он мешает мне действовать – его слова, конечно, влияют на его мать, и влияют сильнее, чем мои доводы. И чем дальше, тем сильнее и умнее. Он и теперь умен не по летам. До сих пор никто из нас не мог справиться с этим мальчишкой, теперь же, благодаря его любви к Камилле, мы через нее будем управлять и им.

– Никогда! – вскричала с негодованием Рустициана. – Пока я жива – никогда!.. Я – при дворе тирана! Моя дочь, дочь Боэция – любовница Аталариха! Тень ее отца…

– Хочешь отомстить за эту тень? Хочешь уничтожить готов? Да? Ну так не раздражай же меня и делай, что тебе говорят. Не о себе я хлопочу, не за себя хочу мстить: мне готы не сделали ничего дурного. Ты же сама вытащила меня из моего уединения, упросила стать во главе заговора, уничтожить Амалов. А теперь ты раздумала? Не хочешь? Ну, прощай, я возвращаюсь к своим книгам.

– Подожди, не уходи. Дай мне опомниться, ведь это так ужасно – пожертвовать Камиллой!

– Кто же тебе говорит, что Камилла будет жертвой! Не она, а сам Аталарих. Камилла должна не любить, а только властвовать над ним. Или ты боишься за сердце своей дочери? – прибавил он, пристально взглянув на вдову.

– Моя дочь! Полюбит его! Да я собственными руками задушила бы ее!

– Хорошо! – задумчиво ответил префект. – Я сам поговорю с ней.

И он прошел в комнату Камиллы. Девушка с детства привыкла находить в нем защитника и помощника, и теперь, увидя его, быстро встала ему навстречу и доверчиво заговорила:

– Ты знаешь, наверно, все. И пришел помочь нам?

– Да, я пришел помочь тебе отомстить.

– Отомстить! – вскричала девушка. – Но как же?

До сих пор Камилла плакала, думала о бегстве, но мысль о мести не приходила ей в голову. Теперь же кровь вскипела в ней: месть, месть за смерть отца, за оскорбление, нанесенное ей! И глаза ее заблестели.

– Слушай. Ни одной женщине в мире не сказал бы я того, что теперь скажу тебе. Слушай: в Риме составился сильный заговор против господства варваров, меч занесен уже, и теперь отечество, тень твоего отца призывает тебя, чтобы опустить его на голову тирана.

– Меня? Я должна мстить за отца? Говори же скорее, что надо делать.

– Надо принести жертву.

– Все, что хочешь, свою кровь, жизнь! – вскричала девушка.

– Нет, ты должна жить, чтобы наслаждаться победой. Слушай: король любит тебя. Ты должна ехать в Равенну, ко двору, и погубить(варвара его же любовью. Мы все не имеем никакой власти над ним. Только ты силой его любви можешь управлять им. И этой властью ты воспользуешься, чтобы отомстить за себя и отца и погубить его.

– Его погубить! – странно тихо сказала Камилла, и голос ее задрожал, а на глазах заблестели слезы.

Префект молча взглянул на нее.

– Извини, – холодно сказал он. – Я не знал, что дочь Боэция любит тирана. Я ухожу.

– Что? Я люблю его? – с болью вскричала Камилла. – Как ты смеешь говорить это! Я его ненавижу, ненавижу так, как я никогда даже не подозревала, что могу ненавидеть.

– Докажи!

– Хорошо. Он умрет. Завтра… Нет, сегодня же мы поедем в Равенну. «Она его любит, – подумал префект. – Но это не беда – она еще не сознает этого».

Уже несколько недель Рустициана с дочерью жила при дворе, но Камилла ни разу еще не видела короля. Он был сильно болен, несколько недель назад он ездил охотиться в горы, и однажды приближенные нашли его без чувств у источника. Его привели в чувство, привезли домой, но он тяжело заболел. Теперь, говорили, ему лучше, но врачи не позволяли ему выходить из комнаты.

В чувствах Камиллы произошла перемена: ненависть, жажда мести начала постепенно смягчаться состраданием к больному. Живя при дворе, ей часто приходилось слышать, с каким терпением он выносил тяжелую болезнь, как благодарен за малейшую услугу, как благородно кроток. И в сердце ее оживала прежняя привязанность. Но она старалась заглушить ее воспоминанием о казни отца. А когда сердце подсказывало ей, что несправедливо взваливать на него чужую вину – ведь не он, а его дед казнил Боэция – она сама себе возражала: а почему он не помешал злодейству?

В этой борьбе чувств проходили дни, недели. Однажды Камилла проснулась на рассвете. В комнате было душно, а на дворе стоял приятный холодок. Она встала и пошла в сад. Там на берегу стоял полуразрушенный храм Венеры, мраморные ступени храма спускались почти к самому берегу. Туда и направилась Камилла. Но, подойдя к лестнице, она увидела там Аталариха, он сидел на ступени и задумчиво смотрел на море. Встреча была так неожиданна, что девушка, растерявшись, остановилась. Король, увидя ее, также смутился, но тотчас овладел собою и, вставая, спокойно заговорил: