Леонид Дайнеко - Меч князя Вячки

– Так слушай, – резко перебил его Долбня. – Ты с помощниками выковал меч для Вячки. Правда это?

– Святая правда. И больше полочане тот меч ковали, чем я. Я только наблюдал.

– Ты выковал меч, которым будут срубать головы твоим единоверцам. Кровь римской церкви будет на твоих руках.

– Кровь римской церкви? – вздрогнул, ослабел голос Фердинанда.

– Кровь. Анафема папы Иннокентия III ждет тебя, отступник.

Они замолчали. Яков замер, боясь выдать себя движением или звуком, – это было бы концом. Как только эти двое узнают, что чужие уши слышат их разговор, сразу можно заказывать свечку – при первой возможности они убьют его.

– Где меч? – спросил Долбня.

– У боярина Ивана в светлице.

– Ты можешь сегодня утром взять меч, как только боярин проснется?

– Зачем? – испугался Фердинанд. – Меч все равно уже сделан, его не переплавишь, не перекуешь. Слушай, боярин, не будем вспоминать про этот проклятый меч. Сребролюбие сживет меня со света, сребролюбие, – почти простонал латинянин. – Много гривен пообещали, я и согласился.

– Меч не надо уничтожать, – решительно сказал Долбня. – Его уже не уничтожишь. Его видели мужи-полочане, епископ освятил. Надо только лишить меч силы. Мощи святой Ефросиньи ты закладывал в рукоять?

– Закладывал, – уныло выдохнул Фердинанд.

– Достанешь их оттуда и отдашь мне. Пусть моему дому святая Ефросинья помогает. А вместо мощей… На, держи.

– Что это? – удивился Фердинанд.

– Барсучья косточка. Сам барсука добыл, – засмеялся Долбня. – Положи эту косточку в рукоять. Подрежь, подпили ее, чтобы никто ничего не заметил. Ты же умеешь, – он снова засмеялся. – И будет этот меч тянуть князя Вячку в барсучью нору, в землю. Там ему и место. Понял?

– Понял. Сделаю.

– Постарайся, не то… Сам Альберт в Риге о тебе знает. Или венец небесный от Христа получишь, или с перерезанным горлом по Двине поплывешь.

Они молча разошлись в разные стороны. Яков еще долго стоял под деревом, долго вслушивался в ночную тьму, и только убедившись, что кругом все спокойно и никто за ним не следит, быстро юркнул в гридницу, взобрался на полати. Челядь спала. Тот, что ходил по крыше, тоже спал, изредка всхлипывая во сне.

Выплыло на голубую небесную прогалину солнце, улыбнулось Полоцку и полочанам, и торжественная процессия с подворья боярина Ивана снова двинулась в путь к Софийскому собору, на площадь, где уже шумели мужи-вечники, где князь Вячка, взволнованный и радостный, стоял на помосте, ожидая, когда вече вручит ему меч.

Яков, держа в руках клещи, шел рядом с Чухомой за колесницей, на которой везли меч. «Заменил ли Фердинанд мощи? – не давала ему покоя тревожная мысль. – Если заменил, если барсучью кость подсунул, меч потеряет чудодейственную силу. И побьют полочан тевтоны в Кукейносе».

Радостным гулом встретила меч площадь. Шапки птицами взлетели в небо. Глаза горели воодушевлением.

– Рубон! – прокатился по всей площади боевой клич полочан. И не было ни одной души, которая б не поддержала этот клич.

– Рубон! – кричали седоголовые старики, добывавшие копьем славу Полоцку во многих сечах.

– Рубон! – дружно поддерживала их молодежь, еще не битая вражьим железом, без единого шрама, но горячая, смелая.

– Рубон! – выкрикнули вои боярина Ивана, ехавшие конным строем за колесницей, ощетинившись дидами. Однако боярин, восседавший на мягком сиденье возле футляра с мечом, грозно оглянулся, лицо его налилось кровью. Вои сразу же прикусили языки, замолчали.

Знатные бояре встречали меч, епископ с посадником, весь клир Софии. Только князя Владимира, как и вчера, не было. «Прихворнул князь», – сообщил вечу бирич Алексей.

Епископ Дионисий взял меч в обе руки, на вытянутых руках понес его к помосту, где стоял князь Вячка. Люди вставали на цыпочки, вытягивали шеи, взбирались друг другу на плечи, чтобы не пропустить этот миг. Тишина воцарилась на площади, слышны были только медленные шаги епископа.

Кусая от волнения губы, епископ подошел к помосту. Князь Вячка снял с головы шлем, отдал его своему дружиннику, опустился на колени. Лицо его порозовело.

– Князь Вячеслав, – во весь голос возвестил епископ, – святая София, стольный Полоцк, все мужи-полочане вручают тебе меч Всеслава. Прими меч, князь.

Вячка, не поднимаясь с колен, взял меч, трижды поцеловав светлое лезвие.

– За что меч из ножен вынешь, князь? – громко спросил епископ.

– За святую Софию и Полоцк, – ответил Вячка.

– Встань, князь. София и Полоцк услышали тебя. Вячка поднялся с колен, надел на голову шлем, поклонился вечу:

– Кланяюсь вам, мужи-полочане. Умру за землю нашу, но святой меч позором не покрою. Беда идет с Варяжского моря. Тевтоны идут. Встанем стеной! Перекуем серпы на копья! Защитим дедовскую и отцовскую землю!

– Рубон! – загремело на площади. – Рубон! Рубон!

Трижды крикнуло вече, и это означало, что всем пришлись по душе слова князя Вячки.

– А теперь, князь, взгляни на мастеров, выковавших тебе этот меч, – сказал епископ и легонько подтолкнул к помосту растерявшихся Чухому и Якова. Фердинанд спрятался в толпе, побоялся показываться вечу, ведь на площади не могло не быть лазутчиков из Риги, не считая Долбню.

– Вы меч сделали? – обняв Чухому и Якова за плечи, широко улыбнулся Вячка.

– Мы, – ответил Чухома. – Для тебя старались, князь. Гони тевтонов в море.

– Хорошо говоришь, кузнец.

Вячка поцеловал Чухому, потом Якова, спросил:

– Как же кличут вас, мастера?

– Меня Чухомой, а его Яковом.

– Запомню, – блеснул острыми синими глазами Вячка.

У Якова голова кругом шла. Столько волнений выпало на его долю, что он в изнеможении стоял рядом с Чухомой и думал только об одном: как бы не упасть. Разве мог он когда-то в Горелой Веси даже мечтать или сны видеть о таком – что окажется в Полоцке, что будет стоять на площади возле самой Софии и Вячка, отважный красивый князь, при людях поцелует его. В Полоцк привели Якова неволя, плен, но поцеловал его Вячка как мастера, единоверца, сына Полоцкой земли. Это окрыляло душу. Он чувствовал, как слезы, теплые и мягкие, наворачиваются на глаза.

Отшумело вече, разошлось кто куда, и только София осталась на своем извечном месте. Стоять ей над речными волнами, глядеть за небосклон, следить, как стражу, кто на Полоцкую землю железную десницу поднимает.

Великие бояре в своих палатах позапирались. У них вече никогда не кончается. Перед народом они одни слова говорят, а в своих палатах – совсем другие. Будут сидеть до поздней ночи, мед пить, совет держать, спорить, готовые друг другу носы пооткусывать да глаза повыцарапать.

Якову же оставалось быть в Полоцке всего один день. Завтра по боярскому приказу они с Чухомой должны в кузнице железные лемеха для сох ковать. Попробовал, глотнул Яков сладкого полоцкого воздуха, и снова в неволю, в тюрьму постылую надо возвращаться. Обо всем этом он сказал Чухоме, тоскливо спросив: