Леонид Дайнеко - Меч князя Вячки

Тогда он думал, что рыцари – это венец природы. Они казались ему солью всего живого. Бог захотел создать настоящего мужчину, властелина мира, и создал рыцаря. Недаром все юноши, даже сыновья крестьян и ремесленников, так стремятся стать рыцарями. Но того, кто, будто дождевой червь, всю жизнь ковыряется в земле, нельзя посвятить в рыцари, как нельзя в светлое воскресенье освятить вместо барана козлятину, ибо сразу же превратится его щит в отвал плуга, меч – в лемех, рыцарский шелковый кошелек – в лубяной короб, а галун на поясе – в льняной мешок, из которого кормят лошадей.

Меч на перевязи может носить только рыцарь. Купцы же и горожане должны подвешивать его к седлу.

Главное, что вело Викберта по жизненной дороге, – это поиски приключений. Если бы он не был рыцарем, он обязательно стал бы вагантом, которые ходят из города в город, поют на площадях, во дворцах баронов и графов, в сельских корчмах. Сколько хмельной радости в их песнях, как славят они женщину, ее красоту!

В конце концов судьба привела Викберта в Ливонию, в войско меченосцев, братьев святой девы Марии. Хватало работы его мечу, хватало и приключений, но сразу же не сложились отношения у Викберта с гроссмейстером Венна. Бывают люди, с которыми тяжело, невозможно дышать одним воздухом. Бог для каждого человека создает не только друзей, но и врагов. Такими врагами стали Викберт и Венна.

Все началось с похода на эстов. Поход был удачный, сожгли пять селений, «осеков», как называют их сами эсты, взяли много пленных и скота. Пленных обычно продавали в Ригу – нельзя божьему ордену иметь рабов, а тем более молодых рабынь. Но Венна оставил себе трех самых красивых эсток, и Викберт случайно увидел, как перед сном одна невольница чесала гроссмейстеру голову, другая пятки, а третья, стоя перед своим властелином на коленях, кормила его из серебряной ложечки шмелиным медом.

Злость затуманила Викберту голову. Чем он, Викберт, хуже гроссмейстера? Этому еловому чурбану позволено все, а они, братья-рыцари, должны поститься? Он начал подговаривать меченосцев против гроссмейстера, но не рассчитал свои силы. Венна донесли верные ему люди, и гроссмейстер, обвинив Викберта в трусости, отобрал у него белый рыцарский плащ, посадил в орденскую тюрьму. В тюрьме его, правда, продержали недолго, но с того времени началась между ним и гроссмейстером настоящая война.

Во все походы начал гнать гроссмейстер Викберта с тайной надеждой, что тот напорется на меч или копье язычников. Смерть пока обходила Викберта, и тогда Венна решил выгнать его из ордена, лишив рыцарского звания. За большие деньги нашлись люди, которые показали, что Викберт никакой не рыцарь, что его отец торговал в Саксонии зерном. Оскорбительное, страшное наказание ждало Викберта. Как только вернутся меченосцы в Венден, его посадят на кучу мусора и палач собьет с него золотые шпоры – знак принадлежности к рыцарству. А разве можно жить на свете и не быть рыцарем?

В глухом ночном мраке Викберт сидел на холодном валуне и сам был похож на валун. О, как хочется мстить! Вся надежда на Ригу, на епископа Альберта. Он, как и Викберт, лютый враг Венна, он должен помочь. Имерский священник Генрих тоже может понадобиться, как узнал Викберт, он любимый ученик епископа. Надо ждать. Надо терпеливо приближать день отмщения.

Викберт поднялся с валуна, глухо рассмеялся. Смех его был похож на крик ночной совы. «Я убью Венна, – подумал он, – и сам стану великим магистром. Я поведу братьев-рыцарей к великим победам, которых еще не знал Орден».

Из шелкового мешочка Викберт осторожно достал еще одну горошинку, проглотил ее, начал ждать, когда в сердце вернутся радость и бодрость. Они всегда приходят внезапно, словно в душе зажигается негасимая божья свеча. Вот сейчас… Сейчас…

– Слушайте, небеса! – закричал он, вскочив на валун и простирая в сумрак руки. – Я – гроссмейстер Викберт!

В эти самые минуты Генрих, лежа в своей палатке, думал о Викберте. Бог или дьявол руководит им? В этом рыцаре чувствуется сила, дикая, неотшлифованная, разрушительная. Хорошо, что Викберт – враг Венна, очень хорошо…

Через три дня похода увидели башни Вендена. Меченосцы обрадованно пришпорили своих коней, с воодушевлением запели святые псалмы.

Генрих чуть-чуть передохнул с дороги и сразу же отправился в Ригу. Как он успел узнать, великого магистра Венна не было в Вендене – простудившись в предыдущем походе, он лечился в своем рижском доме.

Под вечер вместе со своими спутниками Генрих подъехал к Риге. Перед самыми городскими воротами, подняв облако серой пыли, его обогнал Викберт в сопровождении двух оруженосцев. Глаза у рыцаря были сурово прищурены, словно их обжигал, слепил беспощадный огонь.

Альберт встретил Генриха, как родного сына. Обнял, поцеловал.

– С плохими новостями вернулся я к тебе, монсиньор, – покорно и печально склонил голову Генрих. – На месте моей церкви белеет горький пепел. Язычники в слепом бешенстве сожгли ее.

– Крепись, сын мой, – ровным голосом ответил епископ. – Мы выбьем ядовитый зуб у дьявола, выломаем его с большой кровью. Пока – отдыхай. И не забывай про хронику Ливонии.

Снова Генрих оказался в Риге, снова он жил в доме епископа, ночи напролет отдавая заветному пергаменту. Это было величайшим наслаждением – сидеть в густой ночной тишине, писать и писать, забыв об усталости, чувствуя свое единение с богом и вечностью.

После ночных трудов Генрих спал чуть ли не до обеда, потом вставал, молился богу и шел на встречу с кукейносской княжной Софьей, которая жила с монахиней Эльзой в небольшой комнатке на втором этаже. Тут ожидала его мягкая детская душа, засеваемая им с большим терпением и усердием зернами истинной веры. Душа кукейносской княжны была тем полем, на котором он, не жалея себя, воевал с ее отцом, упрямым врагом рижской церкви Вячкой, и надеялся одержать победу в этом поединке.

Однажды, когда Генрих был в читальне Альберта и вел беседу с епископом, вошел немой Иммануил и знаками передал Альберту какую-то новость, поразившую епископа. Не дожидаясь, пока слуга выйдет из читальни, Альберт взволнованно сообщил Генриху:

– Викберт сдержал слово – он только что убил великого магистра Венна и священника Иоанна. Топором отрубил им головы.

Альберт опустился на колени перед распятием, начал молиться.

– Монсиньор, где же теперь рыцарь Викберт? – почувствовав, как тревожно встрепенулось сердце, спросил Генрих. Ему вспомнилась ночная палатка, бледное, перекошенное ненавистью лицо венденского рыцаря, когда тот вспоминал имя гроссмейстера Венна.

– Он укрылся в рыцарской капелле и через своих людей просит у нас помощи. Но вскоре меченосцы ворвутся в капеллу, схватят его, будут судить и четвертуют, – ответил Альберт.