Леонид Дайнеко - Меч князя Вячки

– Подменили нам князя, – растерянно сказал старший дружинник Холодок, глядя, как тяжело, по-старчески слезает Вячка с коня. – Он же птицей вылетал из седла.

– А может, мухоморами отравили князя тевтоны? – тихо, испуганно спросил у стрыя Якова Мирошка. В Горелой Веси, слышал Мирошка, невестка так отравила свекра – целый солнцеворот подливала ему в еду отвар из мухоморов.

Яков и Мирошка глядели сквозь щели в заборолах, как медленно, будто неохотно въехал князь на мост, как, не поднимая головы, слушал радостные крики кукейносцев. Казалось, невидимый камень-жерновик висит у князя на шее. Яков прикусил губу, задумчиво разглядывая князя, потом сказал:

– Не мухоморами отравили нашего князя, Мирошка. Зачем тевтонам его травить? Они, если б захотели, мечами его зарубили бы. Горем-бедой князя отравили.

В этот миг перед городскими воротами показалась княгиня Добронега в сопровождении челядницы Кулины. Яков спустился с вала, пробрался сквозь толпу кукейносцев ближе к Кулине – уж больно нравилась ему русокосая челядница. Кулина, увидев его, улыбнулась, радостным румянцем вспыхнули смуглые щеки.

– Здравствуй, князь, здравствуй, господин мой, – склонилась в поклоне, а потом поцеловала стремя Добро-нега. – Хорошо, что прилетел, голубь ясный, на свой двор.

Все умолкли, ожидая, что ответит князь. Какое слово произнесет он на родной земле? Но ничего не сказал Вячка, медленно слез с коня, подошел к княгине, трижды поцеловал ее и вместе с ней молча направился в терем. Кукейносцев это поразило и обидело.

Со всех сторон слышалось:

– Язык проглотил наш князь в Риге!

– Хвостом тевтонским стал!

– Крепкой веревкой привязал Вячку Альберт к своему седлу!

Самые нетерпеливые и горячие предлагали отправить гонцов в Полоцк и Литву, чтобы скорей присылали помощь против тевтонов – на князя Вячку нечего уже надеяться.

– Заснул наш князь, – с горечью сказал Климята Однорук Мирошке, когда все дети, которых он учил, собрались на хорах в церкви. – И кто бы мог подумать?.. Но пойдем, дети, дальше в нашем учении. Запомните:

от болгарцев наш дух и слово…

А князь Вячка действительно спал. Спал уже второй день. Затих, как вымер, терем, челядницы и холопы ходили на цыпочках; большого жука, залетевшего откуда-то с Двины в терем и поднявшего шум в покоях, ловили целой гурьбой. В конце концов поймали, хотели раздавить, но дворовый мальчонка Анисим захныкал и унес с собой жука, как живую игрушку.

Странные сны снились князю. То стоял он посреди ржаного поля, вздыбившегося крутыми желтыми волнами, и они закрывали князя с головой, только васильки, как холодные синие звездочки, мелькали изредка в горячей желтизне. То взбирался на высокую старую липу, и чем выше лез, тем моложе становилась липа, а на самом верху, на самой макушке дерева, он увидел нежный темно-зеленый листок, трепетавший, вздрагивавший на тоненькой коричневой ножке. Захотелось князю сорвать этот лист, чтобы ощутить пальцами клейкую липкость зелени, да загудела, зашумела, человеческим голосом закричала старая липа: «Это мой сынок! Это мой сынок!», взмахнула всеми своими толстыми шероховатыми сучьями, напряглась морщинистым стволом и сбросила беднягу-князя на землю. Крепко стукнулся он о корни и проснулся.

Он лежал на жестких досках своего походного ложа и еще чувствовал боль от падения, от удара о твердые камни. Вячка поднял над собой руки, сжал их в кулаки, со страхом ожидая, что не ощутит прежней силы в кулаках. Но сила была, бурная, хмельная, прежняя. Тогда он рывком сбросил с себя покрывало, упруго вскочил на ноги, подбежал к окну взглянуть, ночь или день на улице. Был самый полдень. Солнце маленькой разогретой гривной стояло высоко-высоко в небе, и лучи его, словно острые золотые мечи, рассекали густую от зноя синеву.

Вячка рассмеялся. Он смеялся долго, беззвучно. Было легко и ясно. «Я вернулся!» – кричал в душе звонкий ликующий голос.

Он приказал молодой челяднице позвать княгиню Добронегу. Вскоре в опочивальню вошла Добронега, грустная, испуганная. Глаза заплаканные, на шее повязан черный, прошитый золотой ниткой платок.

Вячка поцеловал княгиню, снял с ее шеи черный платок, отбросил его подальше и спросил:

– Где моя кольчуга? Где меч Все слава?

– Ой, князь, – прошептала Добронега, засветившись от радости.

– А ты думала, что я в Риге стал монахом? – прижал ее к горячей крепкой груди Вячка. – Зови сюда Холодка. Только так, чтобы чужие глаза не увидели, чтоб уши чужие не услышали.

Вскоре прибежал старший дружинник Холодок, стал на пороге опочивальни.

– Посылай гонцов к кунигасу Довгеруту, к аукштайтам, – сказал ему Вячка.

Холодок с загоревшимися радостью глазами бросился было выполнять приказ, но Вячка знаком остановил его.

– Что делали тевтоны?

– Вчера пили вино и задирались с полоцкими купцами.

– А сегодня что делают?

– Режут камень-плитняк за городским валом, хотят строить рядом с твоим теремом крепость. Рыцарь Готфрид у них старший.

– Оружие взяли с собой?

– Они всегда ходят с оружием. И пьют, и работают с мечами на поясе. Но сегодня жарко – они могут раздеться и быть без кольчуг и мечей.

Выслушав Холодка, Вячка повеселел.

– Пришли ко мне двух ловких, смекалистых хлопцев. Надо проследить, чем занимаются тевтоны, как они вооружены. А сам готовь меч и посылай человека к аукштайтам. Пусть передаст: ждем их.

– Все сделаю, князь. Пришлю Якова Полочанина и Мирошку, и к Довгеруту немедля человек помчится. – Холодок поклонился и не мешкая вышел.

Казалось, порыв майского ветра залетел в терем.

Дружинники надевали кольчуги, шлемы, стараясь быть бесшумными, разбирали щиты, мечи, копья и луки. Вячке принесли кольчугу, шлем и меч Всеслава. Добронега с поклоном подала мужу тяжелый меч, сказала:

– Будь крепок душой и мечом, мой княже. Святая София смотрит на тебя и ждет победы.

– Ты на меня смотришь, Добронега, – скупо улыбнулся Вячка. – Умру, но честь полочан не отдам на поругание. Славная будет валка!

Он решительно поднял меч.

В эту минуту в опочивальню вбежали Яков Полочанин и Мирошка, оба вспотевшие, раскрасневшиеся.

– Тевтоны рубят камень в большой яме, – выдохнул Яков, – мечи и кольчуги свалили на край. Мокрые от пота, как болотные жабы.

– Рубон, – тихо произнес Вячка и вытащил из ножен меч.

– Рубон, – как порыв ветра, пронеслось по дружине, сгрудившейся во всех переходах терема.

– Князь, позволь слово молвить, – вдруг сказал Яков.

– Говори, Яков Полочанин. – Вячка остановился на пороге.

– В рукоять твоего меча вложены мощи?

– Мастера, делавшие меч, вложили в рукоять мощи святой Ефросиньи. – Вячка с недоумением глядел на Якова, не понимая, куда тот клонит.