Ольга Рогова - Богдан Хмельницкий

– Нет, завтра же поеду в Мошны, надоело сидеть здесь.

– Можно и мне поехать с вами?

– Отчего же? Милости просим! – охотно согласился Богдан.

На другой день они приехали в Мошны. Хмельницкий остановился у одного знакомого шляхтича. Вообще, с тех пор, как восстание охватило всю страну, к Хмельницкому стало переходить мелкое шляхетство. Небогатые паны считали гораздо выгоднее для себя поддерживать казаков, тем более, что им самим нечего было терять.

Только что Богдан успел приехать, к нему вошел Ивашко.

– Казаки привели к тебе какого-то русского посла, – проговорил он.

– Это хорошо! Откуда они его добыли? – весело спросил Хмельницкий.

– Он ехал из Севска в Гущу к Киселю. Около Киева на него напали татары с казаками. Казаки увидали, что нет у него ни хохла, ни чуба, значит, русский. Они и взяли его у татар.

– Давай его сюда! Посмотрим, что за посол.

Привели пленника. Он назвался Григорием Климовым из Стародуба.

– Воевода Севский послал тебя к Киселю? – спросил Хмельницкий.

– Да! – отвечал с поклоном Григорий.

– Ну, так не к чему тебе к Киселю ехать, я сам напишу ответную грамоту к его царскому величеству царю Московскому.

Григорий молча отвесил ему поклон.

Хмельницкий долго читал и перечитывал письмо, отнятое у посла, долго что-то обдумывал и, наконец, сказал:

– Пускай не думают русские воеводы, что я сильно дружу с татарами. Я уже велел Тугай-бею отступить к Желтым Водам, а сам веду переговоры с панами Адамом Киселем и Вишневецким; они у меня мира просят, так ты и скажи твоему воеводе. Да еще пусть твой воевода от себя напишет его царскому величеству, чтобы он пожаловал нас денежным жалованьем, а мы будем ему служить верой и правдой. Пусть он двинется на Польшу со своим войском с одной стороны, а я двинусь с другой.

Григорий почтительно выслушал все, что ему сказал Богдан, и просил вручить ему грамоты и отпустить с миром.

– Так скоро дело не делается, – отвечал Хмельницкий. – Я уезжаю в Черкасы и тебя возьму с собой. Несколько дней пробудешь у нас, а там получишь и обе грамоты; пожалуй дам тебе и провожатых.

Когда Григорий вышел от Богдана, его встретил Выговский.

– Пан посол, позвольте познакомиться с вами, – сказал он ему, – может быть я вам когда-нибудь и пригожусь, я всегда готов служить московским людям.

Они отправились вместе и долго о чем-то горячо разговаривали.

К хмельницкому в это время привели нового посла.

– Эк, их отовсюду посыпалось, – смеялся Богдан. – Откуда ты?

Посол поклонился.

От Хотмышского воеводы Болховскоо, еду к воеводе Брацлавскому Адаму Киселю.

– Вижу, сдружились ваши воеводы с панами, сказал Хмельницкий, распечатывая письмо. – Делают вид, что идут против татар, а сами замышляют погубить нас же, православных своих братьев.

– Не во гневе будь сказано твоей милости, – скромно ответил посол, низко кланяясь, – вряд ли наш воевода пойдет против казаков с войском; не такой он человек, чтобы воевать с православными. А вот против татар, это верно, войско наше всегда наготове.

– Хорошо! Я напишу грамоту твоему воеводе, а там уж его дело будет, за кого он встанет, за нас или за ляхов. Если за нас, то мы в долгу не останемся, наше дело правое, нам сам Бог помогает. Мы уже одержали две победы над польским войском, будем побеждать и вперед.

Не успел Хмельницкий отпустить этого посла, как привели еще одного от Севских воевод к Вишневецкому.

Хотя воеводы сулили свою помощь только против татар, но Хмельницкий отлично понимал, что это значит, и на уверение посла, что против казаков ничего не замышляется, говорил:

– Ваши воеводы хорошо знают, что ляхи воюют с казаками, а не с татарами. Зачем же они сулят помощь нашим врагам?

Посол, видимо, смутился, а Хмельницкий написал еще грамоту Севским воеводам.

Как-то вечером подъехал к дому, где остановился Хмельницкий, и посланный Адама Киселя, Петроний Ляшко. Он постучал у крыльца. Дверь отворил Ивашко. Петроний видел его мельком, когда он привез Катрю в Гущу; но память у монаха была замечательная: он тотчас же узнал казака.

– Здравствуй, пан казак, я привез тебе поклон от панны Катри.

Ивашко просиял. Он поспешил провести Петрония в свою каморку, под предлогом, что сейчас видеть Богдана нельзя, и осыпал монаха вопросами, так что тот едва поспевал отвечать.

– Не торопись, не торопись, пан казак! – останавливал Петроний. –Язык-то, ведь, у меня один, нельзя же так вот все сразу. И здорова, и весела твоя панна, цветет, как роза, поет, что птичка: пан и пани души в ней не слышат. Просил я у нее письмеца к твоей милости, – прибавил монах лукаво, – да оказалось, что ты в грамоте не силен, так вот уж на словах передаю все, что знаю. А теперь, пан казак, буду тебе очень благодарен, если ты меня накормишь и напоишь, а завтра утром доложишь обо мне пану гетману.

Ивашко угостил монаха как нельзя лучше, уложил его на свою постель, а сам лег на сеновале, и монах в душе благословлял Катрю за ее поручение.

На другое утро Петроний представлялся Хмельницкому и вручил ему письмо Киселя.

– Очень, очень рад, что старый мой приятель Адам обо мне вспомнил, –говорил Богдан Петронию, – посмотрим, что он нам пишет.

Богдан распечатал письмо и стал читать. Петроний зорко следил за ним и видел, что по временам тонкая усмешка появлялась на губах Хмельницкого. Внимательно перечитав письмо, Богдан поднял голову и пристально посмотрел в глаза монаху.

– Красноречив пан Адам, надо отдать ему справедливость, – сказал он, – так красноречив, что я, пожалуй, возьму и поверю ему.

– Разве пан гетман не верит дружбе пана воеводы? – спросил Петроний. – Рад бы верить, – отвечал Хмельницкий, – да только зачем воевода мне пишет одни письма, а в Севск, в Хотмыш, да в Москву – другие?

– Это неверные слухи, – возразил Петроний. – Кто-нибудь пану гетману наклеветал на моего повелителя.

– Святой отец, кажется, поверенный пана Адама? Так вот не помнит ли он этого письма? – сказал Хмельницкий, вынимая из шкатулки письмо Киселя к московскому двору.

– Он, наверное, вспомнит, что нас тут обзывают и мятежниками, и грабителями, и бунтовщиками и просят Московское государство обуздать нас. Петроний быстро взглянул на письмо и отвечал:

– Это писано давно, с тех пор многое переменилось; пан Адам желает помочь гетману в его затруднениях с сеймом, и если только пан Богдан отошлет татар, он надеется успеть в этом.

– Пусть будет по-вашему, – сказал Хмельницкий, подумав, – но сам я ничего не могу решить. Завтра созову раду, прочту письмо казакам… Как решат, так и будет…

На другой день Хмельницкий прочел казакам письмо Киселя; но толпа не хотела и дослушать до конца.

– Что с ляхами переговоры вести! – кричали они, – бить их надо так, чтобы ни одного ляха на Украине не осталось.