Йозеф Томан - Калигула или После нас хоть потоп

– Люди! – раздалось взволнованно от дверей. В раздевалку вбежала Волюмния. – Театр окружен войсками!

Ужас охватил всех. Наступила мертвая тишина. Ее нарушил истерический крик Манускулла:

– Они идут за нами! Мы в ловушке! Они нас арестуют! Они нас казнят!

Квирина бросилась к Фабию:

– Ради богов – не выходи больше на сцену.

Он оттолкнул ее, подскочил к Манускуллу и прошипел ему в лицо:

– Продажная свинья!

Схватил его за горло и вытолкнул из уборной.

За спиной Фабия раздались взволнованные голоса:

– Фабий! Ты слышал, солдаты? Снова изгнание? Нет, с нас достаточно!

Что же делать? Не доиграть! Не доиграть! Бросить!

– К чему эта паника, детки? Чего вы боитесь! Не доиграть? Из-за одного предателя? – Он посмотрел на Апеллеса. – Мы должны это доиграть!

– И даже если это будет стоить нам головы? – выкрикнул кто-то.

– Мы живем только раз! – присоединился другой.

Мнестер смотрел на Апеллеса, словно не слышал этих голосов, возможно, он и действительно их не слышал и сказал спокойно:

– Фабий прав, мы должны это доиграть, друзья.

Прозвучал гонг, возвещая конец главного перерыва.

– Кто больше не хочет играть? – спросил Фабий.

Двое артистов из хора подняли руки.

– Вы свободны, – сказал он им сухо. – А мы, друзья, на сцену! Нас ждут!

Звуки флейт, задыхаясь, взвивались вверх и вниз по рядам амфитеатра.

Известие о том, что театр окружен войсками, распространилось и среди публики. Десять человек при таком сообщении испугались бы и отступили.

Тысячеглавая толпа – наоборот. Такая угроза пробуждает в ней гнев и готовность сопротивляться. И еще появляется сознание, что невозможно наказать сорок тысяч человек, что нельзя из такого количества вытащить истинного зачинщика, поэтому смелость и отвага в народе возрастают.

Теперь представление стало более динамичным. Сцены сменяли одна другую.

Зрители взволнованно следили за развитием действия.

Скульптор Перилай показывает на заднем плане сцены Фалариду свое произведение. Умело замаскированные светильники освещают тело быка и создают впечатление, что тело его раскалено добела. Как первую жертву Аполлону в чрево быка Перилай бросает живого барана. Из бычьей пасти раздается отчаянное блеяние. Фаларид аплодирует. Потом вскакивает с кресла, со злорадством смотрит на скульптора: "А теперь ты!" – и приказывает бросить Перилая в страшную печь. Крик истязуемого покрывает буйный смех Фаларида. Ему понравился этот способ казни. Он приказывает бросать в бычью утробу все новые и новые жертвы.

Телемах выводит на сцену одного за другим из хора.

Хор подсчитывает злодеяния тирана и призывает на помощь против деспота бессмертных богов.

Телемах утверждает, что боги не помогут. И рассказывает хору случай с ястребом и голубями. Хор напряженно слушает.

Зрители в театре напряженно слушают.

Приходят Фаларид и его мать.

И снова Фаларид смеялся, отвечая матери, что сон ничего не значит, что это глупый сон, поскольку он наказывает только виновных.

Плач матери перерос в рыдание, рыдали лютни. Без перерыва началось последнее действие пьесы.

Философ Пифагор обращается к тирану со смелыми словами. Упрекает его в том, что его развратные и сластолюбивые прихоти обходятся в миллионы драхм, а у народа нет денег даже на хлеб. Фаларид хочет с помощью захватнической войны подчинить себе всю Сицилию и потом Остальной мир, но народ жаждет мира. Плохим властителем стал Фаларид. Пифагор его предупреждает, поскольку мера жестокости уже перелилась через край.

Фаларид трясется от гнева и спрашивает Пифагора, как он смеет с ним так разговаривать. философ заявляет, что оракул Аполлона сказал ему, что он не умрет от руки тирана, Фаларид рассвирепел и приказал привлечь философа к суду. Он сам вынесет ему смертный приговор, и тогда Пифагор увидит, у кого больше власти – у оракула или Фаларида.

За сценой звучит очень спокойный голос Пифагора:

Театр содрогнулся от аплодисментов. Фабий, приготовившийся к последнему выходу, слышит град рукоплесканий, чувствует, как слова, которые он написал, захватывают толпу. Чувствует, как тысячи людей с ним заодно, как они стоят за ним. Все мешается у него в голове: он сам. его пьеса, взволнованные зрители.

Удары тимпанов поддерживали флейты и кларнеты, музыка призывает к наступлению. Вся атмосфера в театре призывает к наступлению. Фабий должен говорить, но взволнованный автор забыл роль Телемаха. Он выбегает во главе хора народа на сцену. Нет, нет, он не помнит, что должен говорить Телемах, но подбадриваемый атмосферой, царящей в театре, лихорадочно и страстно выкрикивает в зал:

– Долго ли еще, народ акрагантский? Разве вы не можете избавиться от чудовища? Вспомните о ястребе, вы, голуби! Ваше спасение не в бегстве, а в наступлении!

По театру Помпея пронесся ураган. Выкрики тысяч зрителей, повскакавших с мест с поднятыми и сжатыми кулаками, звучат угрозой:

– Убить кровавого зверя!

– Долой тирана!

– Довольно судов и казней!

– Не произвол, а справедливость!

– Справедливость!

Луций подал знак претору. Рев горнов, продолжительный, дребезжащий, перекрыл крики толпы. Через все ворота в зрительный зал ринулись преторианцы с мечами в руках. Шум и смятение. Толпа бросилась на солдат.

Актеры, и с ними вместе Фабий, схвачены преторианцами раньше, чем они успели подумать о бегстве.

Ливилла медленно поднялась с кресла и через плечо кинула Луцию:

– Очень тебе благодарна за предусмотрительное вмешательство. Из-за тебя я не знаю, что произошло с Фаларидом. Вечно ты все испортишь!

Луций не ответил. Он смотрел на драку, происходившую на сцене, и злорадно наблюдал, как уводили Фабия. Этот мятежник! Устроить бунт!

Свергнуть Калигулу с трона! Луций покраснел. Если падет Калигула, падет и он. Судьба Калигулы стала теперь судьбой Луция.

– Ты не соизволил заметить, моя золотая головушка, что я тебя жду?

Мечтаешь? Видимо, тебе тоже хочется увидеть конец? – Ливилла засмеялась.

– Конец фаларидов бывает невеселым, тебе это не кажется, дорогой? Что посеешь, то и пожнешь. Ты ведь слышал, как Фабий Скавр призывал: "Не знаете, как избавиться от чудовища?"