Йозеф Томан - Калигула или После нас хоть потоп

Болтовня! Сенат! Наш славный сенат!

Да, жизнь-то повеселее пойдет. Молоточек весело бил по долотцу, золото поблескивало, Бальб улыбался. Красивой руке этот браслет придаст еще больше прелести. Рука будет казаться молочно-белой, а браслет золотисто-коричневым, как жженая пшеница. А когда женщина поднимет руку, чтобы поправить прическу, опалы заиграют всеми цветами радуги.

Пропади пропадом эта политика! Из-за нее мир так неустойчив. Никакой прочности! Как волны на море. То вспенившийся вал, а то опять пропасть. Уж на что ловки наши сенаторы, а и те уморились. Боятся. Император их сторожит, как кот мышей.

Мне-то куда лучше. Сижу под крышей, в тенечке, дождик мне не страшен, солнце не жжет. и плевать мне, кто там наверху ошивается, Тиберий или Калигула. Но лучше всего было бы, если б был сенат. Если У власти один человек, так он как хочет может безобразничать. Но шестьсот-то сенаторов с двумя консулами? Эти все-таки поостерегутся, будут друг за другом смотреть, чтоб другие-то не набивали себе карман за чужой счет! Или нет?

Или эти шестьсот тоже друг другу на руку играют?

Веселый стук молоточка вдруг прекратился. Перед глазами Бальба поплыли лица известных сенаторов. Этот, начальник мытарей, разбогател на сборе податей в провинциях, тот имеет монополию на драгоценные металлы, третий за громадные деньги строит дома, которые через год-другой разваливаются, потому что материал гнилой, а строили мошенники. И все, все тянут со своих латифундий, но ведь золото не пахнет, говорят сильных мира. И вправду не пахнет, это надо признать, вот ведь я часто держу его в руках – и ничего.

Что-то происходит. Какие-то перемены будут. Вот и обещания. Обещания.

Обещания.

Подскакивает молоточек, злобно стучит.

Болтовня! Обещания – это пустой звук. Сколько уж лет мы их слыхали!

Вонь одна. И теперь так будет. Планы останутся планами, обещания – лживыми словами, и налог останется, цены на пшеницу хорошо бы хоть не повысились, а о выборах и не мечтай!

В маленькое окошко долетели выкрики толпы на форуме:

– Да здравствует Гай Цезарь, сын Германика!

Ну, ну, орите, смотрите, чтоб глотка не лопнула. Я не знаю, почему именно Калигула должен спасти Рим. Потому что он сын Германика? Мой отец был необыкновенно рослый человек, а я, его сын, горбат. Так что с этим родством надо поосторожнее. Тому, кто сидит на пуховых подушках, не понять, что на деревянной табуретке сидеть жестко. Вас очень умиляет, что Сапожок мальчиком носил солдатские сапожки? Да ведь это все уловки, чтоб солдат на крючок поймать, чтоб они шли с варварами воевать. Да и теперь то же самое. Populus этот в надписи SPQR. тоже уловка. Думаете, что у Сапожка душа о вас будет болеть, когда ваши козы доиться перестанут? Да ведь с императорских высот и не увидишь, какие там за рекой вши живут. Плевал на них Тиберий, наплюет и Калигула. Какой-то греческий философ хорошо сказал:

"Есть люди, которые родились, чтобы повелевать, а есть такие, которые должны покоряться". От этого никуда не денешься, народ римский!

Ранним утром Луций пришел на форум. Он не обращал внимания на возбужденную толпу. Он шел поступью солдата, готового ринуться в бой.

– Слава Гаю Цезарю, сыну великого Германика!

Выкрикиваемое толпой имя Калигулы проникло в его сознание. В голове зароились мысли. Направленный Сервием посланник смерти мчится во весь опор на юг. Теперь он, видимо, приближается к Альбанским горам. На Капри он будет ждать Калигулу и Макрона. А за ними на всем пути, от самых ворот Рима, будут следить люди Сервия. Когда они оба прибудут на остров, Нигрин скажет центуриону Вару пару невинных слов: "Приветствуем императора!" И тотчас же падут две головы: Тиберия и Калигулы… Нет! Калигула останется жив! Республика не может вернуться. Республика – это прошлое, а не будущее. Будущее – это Калигула.

"Родина зовет, – сказал себе Луций. – И теперь наконец мне понятен ее призыв. Тиберия я предоставлю судьбе, но Калигулу спасу. К этому призывает меня родина. Калигула станет императором с моей помощью".

Он ускорил шаги, прошел Субуру и поднялся к Эсквилинским воротам, к садам Мецената. Часть садов Меценат, друг поэтов и Августа, превратил в рощу богов. Здесь, среди кипарисов, платанов и пиний, располагались храмы.

Луций остановился перед древней восточной святыней. Magna Mater [48], называемая в Риме Кибелой, помещалась в великолепном храме на самом высоком месте священной рощи. Стройные колонны с коринфскими капителями поддерживали легкий свод. Мраморный портик отражался в озерке. На расстоянии выстрела из лука, к западу от него, стоял простой и скромный храм Цереры. Маленькая открытая ротонда с каменным изображением богини, держащей в руках плоды земли.

Кибелу, таинственную восточную богиню силы земной, чтили патриции;

Цереру, древнеримскую богиню плодородия, почитали плебеи и деревенские жители.

Из храма Великой Матери вышел жрец, чтобы приветствовать гостя. Он склонился перед белой тогой, показывая обвитую плющом лысину, потом поднял морщинистое лицо и выслушал просьбу Луция. Луций просил о принесении жертвы и о совете. Жадная рука потянулась за золотым:

– Я вызолочу темя овце, увенчаю ее остролистником, украшу ее плетенками из шерсти, благороднейший.

Он окропил Луция чистой водой, провел в храм и поставил лицом к лицу с бронзовым изображением Великой Матери. Сам он воздел руки, прикрыв пестрой тогой лицо, чтобы ничто не отвлекало его. и начал молиться.

Невразумительные слова молитвы сопровождались пением юношей, скрытых лазурным занавесом за статуей богини.

Потом жрец провел гостя во двор храма, к жертвеннику, и удалился, чтобы приготовить жертву.

Луций стоял задумавшись. Его потревожили чьи-то голоса. Через открытую колоннаду он увидел деревенскую чету, которая стояла с корзинкой перед статуей Помоны, супруги Вертумна. покровительницы виноградников и садов.

Волей-неволей ему пришлось услышать их разговор.

Женщина один за другим выкладывала глиняные горшочки на пьедестал статуи, муж хмуро следил за ее движениями.

– Ну, хватит. Не перебарщивай. Остальные оставь в корзинке.

– Почему? Ведь мы же все их хотели отдать богине за хороший урожай винограда.

Муж почесал в затылке:

– Урожай-то был хороший. Ничего не скажешь. Но мог быть и еще лучше.

– Чем больше пожертвуешь, тем больше соберешь, – заметила женщина.

– Не болтай! Плати, что должна и ни асса больше.

Он вдруг разошелся:

– И вообще! Она не сделала того, о чем я ее просил…

– Как так? Ведь урожай был хороший. Почти в два раза больше, чем в прошлом году…

– Да, да только одного винограда! А орехи? А фиги? А каштаны? Это как?

Я ее просил весной, чтобы она присмотрела за фиговым деревом, что в углу сада. А дерево сохнет. Присмотрела, нечего сказать! А каштаны? Горькие.