Исабель Альенде - Дом духов

— Кто он? Скажи его имя или я убью тебя! — требовал он.

— Никогда не скажу, — рыдала Бланка. Эстебан Труэба понял, что ничего не добьется от дочери, которая унаследовала его собственное упрямство. Он увидел, что как всегда хватил через край. Он поднял ее на лошадь, и они вернулись домой. Предчувствие беды и лай собак подняли Клару и слуг, все они стояли в дверях с зажженными огнями. Единственным, кого никто не видел, был граф. Он воспользовался суматохой, собрал свои чемоданы, запряг лошадей и в экипаже отправился прямо в отель.

— Что ты сделал, Эстебан, Боже! — вскричала Клара, увидев свою дочь в крови и глине.

Клара и Педро Сегундо Гарсиа на руках отнесли Бланку в ее комнату и уложили на кровать. Управляющий смертельно побледнел, но не произнес ни слова. Клара умыла дочь, наложила холодные компрессы на кровоподтеки и хлопотала над ней, пока ей не удалось успокоить девушку. Оставив ее, она пошла к мужу, который заперся в кабинете, в ярости нанося удары хлыстом по стенам, ругаясь и пиная ногами мебель. Увидев Клару, он обратил весь свой гнев на нее, обвинил ее в том, что она воспитывала Бланку без всякой морали, без религии, без принципов, как распущенную атеистку, даже хуже, без чувства чести своего класса, потому что можно было бы ее понять, если бы она делала это с кем-то из хорошей семьи, а не с мужланом, болваном, сумасшедшим лодырем, ни на что не годным.

— Я должен был убить его, когда это пообещал! Спать с моей собственной дочерью! Клянусь, что как только встречу, я кастрирую его, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни, клянусь своей матерью, он пожалеет, что родился!

— Педро Терсеро Гарсиа не сделал ничего, что не делал ты, — спокойно сказала Клара, когда смогла прервать его. — Ты тоже спал с девушками не твоего класса. Разница лишь в том, что он это сделал по любви. И Бланка тоже.

Труэба посмотрел на нее, остолбенев от изумления. На мгновение его гнев, казалось, выдохся, и он почувствовал себя осмеянным, но тут же кровь бросилась ему в голову. Он потерял контроль над собой и ударил Клару кулаком, отбросив ее к стене. Она молча рухнула. Эстебан очнулся, бросился к ней, рыдая, бормоча извинения, называя ее ласковыми именами, которые употреблял только в самые интимные минуты, не понимая, как он мог поднять руку на нее, на ту, которая значила для него все и кого, даже в самые тяжелые мгновения их жизни, он не переставал уважать. Он поднял ее на руки, нежно усадил в кресло, намочил платок, приложил его ко лбу и попытался дать ей воды. Наконец, Клара открыла глаза. Из носа текла кровь. Она открыла рот, выплюнула на пол несколько зубов, и струйка окровавленной слюны побежала по подбородку и шее.

Едва Клара смогла выпрямиться, она оттолкнула Эстебана, с трудом поднялась и вышла из кабинета, стараясь идти прямо. За дверями стоял Педро Сегундо Гарсиа, он поспешил поддержать ее, когда она покачнулась. Почувствовав его рядом, Клара доверилась ему. Уткнулась распухшим лицом в грудь этого мужчины, который в трудные минуты ее жизни был рядом, и заплакала. Рубашка Педро Сегундо окрасилась кровью.

Клара никогда в жизни больше не заговорила с мужем. Она перестала пользоваться его именем, взятым после замужества, и сняла с пальца тонкое обручальное кольцо, которое он надел ей более двадцати лет тому назад, в ту памятную ночь, когда умер Баррабас.

Два дня спустя Клара и Бланка покинули Лас Трес Мариас и вернулись в столицу. Эстебан, униженный и разъяренный, остался, отчетливо ощущая, что его жизнь разбита навсегда.

Педро Сегундо проводил хозяйку и ее дочь на вокзал. С той ночи он не видел их и ходил угрюмый и молчаливый. Он посадил их в поезд, продолжая стоять с сомбреро в руке, с опущенными глазами, не зная, как проститься. Клара обняла его. Сначала он смутился и держался очень прямо, но внезапно его собственные чувства победили, он осмелился робко обнять ее и запечатлеть неприметный поцелуй на ее волосах. Они посмотрели друг на друга через стекло, и у обоих глаза были полны слез. Управляющий вернулся в свой кирпичный дом, завязал в узел скудные пожитки, завернул в платок немного денег, что сберег за годы службы, и уехал. Труэба видел, как он прощается с арендаторами и седлает коня. Попытался было удержать его, объясняя, что случившееся не имеет к нему никакого отношения, что было бы несправедливо из-за вины сына терять работу, друзей, дом и положение.

— Я не хочу быть здесь, когда вы встретите моего сына, патрон, — сказал Педро Сегундо Гарсиа и пустил свою лошадь рысью.

Каким одиноким я почувствовал себя тогда! Я не знал, что одиночество уже никогда больше не покинет меня и что единственным человеком, который будет возле меня в конце моей жизни, станет моя сумасбродная богемная внучка, с зелеными, как у Розы, волосами. Но это случится гораздо позже.

После отъезда Клары я посмотрел вокруг себя и увидел много новых лиц в Лас Трес Мариас. Былые товарищи по жизненному пути уже умерли или уехали. Со мной не было ни жены, ни дочери. Связь с сыновьями была минимальной. Умерла моя мать, моя сестра, добрая Нянюшка, старый Педро Гарсиа. И я часто вспоминал Розу, как незабываемую боль. Я уже не мог рассчитывать на Педро Сегундо Гарсиа, который был рядом со мной в течение тридцати пяти лет. Я заплакал. Слезы капали одна за другой, я смахивал их кулаком, но набегали другие. «К чертовой матери всех!» — ревел я, слоняясь по дому.

Я бродил по пустым комнатам, входил в спальню Клары и искал в ее шкафу и комоде что-нибудь, что она носила, чтобы вдохнуть ее запах, запах свежести и чистоты, хотя бы на мгновение. Я ложился на ее постель, гладил предметы, которые она оставила на зеркале, и чувствовал себя глубоко опустошенным.

Во всем, что произошло, виноват был Педро Терсеро Гарсиа. Из-за него Бланка отдалилась от меня, из-за него я спорил с Кларой, из-за него уехал из имения Педро Сегундо, из-за него арендаторы смотрели на меня с подозрением и шушукались за моей спиной. Он всегда был мятежником, и я давно должен был прогнать его взашей. Я не делал этого из уважения к его отцу и его деду, а в результате этот сопливый подонок отнял у меня то, что я больше всего любил в этом мире. Я пошел в поселок и подкупил карабинеров, чтобы они помогли мне найти его. Я приказал не держать его в заключении, а передать мне без лишнего шума. В баре, в парикмахерской, в клубе и в «Фаролито Рохо» я объявил во всеуслышание о вознаграждении тому, кто выдаст мне этого парня.

— Будьте осторожны, патрон. Не вершите правосудие своими руками, ведь все очень переменилось со времен братьев Санчес, — предупреждали меня. Но я не хотел никого слушать. Что сделало бы правосудие в этом случае? Ничего.

Прошло примерно две недели без всяких известий. Я объезжал имение, заглядывал в соседние, шпионил за арендаторами. Я был убежден, что они прячут парня. Я увеличил вознаграждение и пригрозил карабинерам, что заставлю уволить их как не справившихся со своим делом, но все было напрасно. С каждым часом рос во мне гнев. Я начал пить, как никогда этого не делал, даже когда жил холостяком. Стал плохо спать и снова видел во сне Розу. Как-то ночью мне приснилось, что я бью ее, как Клару, и что ее зубы тоже катятся по полу, я с криком проснулся, но я был один, и никто меня не слышал. Я был так угнетен, что перестал бриться, не менял белье, думаю, что даже не мылся. Еда казалась мне горькой, я чувствовал привкус желчи во рту. Я разбил суставы, колошматя кулаками по стенам, и загнал лошадь, скача галопом, чтобы унять ярость, которая пожирала мое нутро. В эти дни никто не подходил ко мне, слуги подавали мне еду, дрожа от страха, что приводило меня в еще большее раздражение.