Исабель Альенде - Дом духов

Альба родилась легко, что является знаком счастливой судьбы. Ее бабушка Клара посмотрела на ее спинку и нашла родимое пятно в форме звезды, характерное для существ, которые рождаются для встречи со счастьем. «Не следует беспокоиться за эту девочку. У нее будет удачная судьба, и она станет счастливой. Кроме того, у нее будет чудесная кожа, потому что это передается по наследству, у меня в моем возрасте нет морщин и никогда не было ни одного прыщика», — высказала свое мнение Клара на второй день после появления девочки на свет. По этим причинам не слишком радели, чтобы подготовить ее к жизни, ведь звезды позаботились наградить ее самыми разными достоинствами. Ее зодиакальным знаком был Лев. Бабушка изучила ее звездную карту и обозначила судьбу внучки белыми чернилами в альбоме с черной бумагой, куда приклеила также несколько зеленоватых прядей первых волос, ноготки, обрезанные вскоре после рождения, и несколько фотографий, которые дают представление о ней в те времена: это было чрезвычайно маленькое существо, почти лысое, морщинистое и бледное, но уже тогда ее черные, блестящие глаза выражали мудрость взрослого человека. Такие глаза были у нее от настоящего отца. Ее мать хотела назвать ее Кларой, но бабушка не являлась сторонницей повторения имен в одной семье, потому что это вносит путаницу в заметки о жизни. Воспользовались словарем синонимов и отыскали имя, которое стояло последним в ряду слов с одним и тем же значением: светлая. Спустя годы Альба переживала, что, когда у нее появится дочь, для нее уже не останется имени с тем же значением, но Бланка посоветовала ей прибегнуть к иностранным языкам, что поможет решить проблему.

Альба чуть было не родилась в поезде узкоколейной железной дороги в три часа дня, посреди пустыни. Это было бы гибельно для ее астрологической карты. К счастью, она смогла продержаться в утробе матери еще несколько часов и увидела свет в доме своих бабушки и дедушки в тот день, час и в том месте, которые более всего соответствовали ее гороскопу. Ее мать прибыла в «великолепный дом на углу», никого не предупредив об этом, растрепанная, в пыли, с синяками под глазами, согнувшаяся от боли, вызванной движениями Альбы, которая торопилась выйти на свет Божий. Бланка в отчаянии постучалась в дверь и, когда ей открыли, промчалась как смерч, не задерживаясь, в родильную комнату, где Клара заканчивала шитье последнего очаровательного наряда для будущей внучки. Бланка рухнула как подкошенная после долгого путешествия, не пытаясь ничего объяснить, потому что живот ее точно взорвался от глубокого влажного воздуха и она почувствовала, как вся вода, имеющаяся в этом мире, потекла у нее между ног, неистово булькая. На крики Клары прибежали слуги и Хайме, который в эти дни не отлучался из дома, ухаживая за Амандой. Бланку перенесли в комнату Клары, и, в то время как ее устраивали на кровати и снимали с нее одежду, Альба стала потихоньку преодолевать границу, отделяющую ее от мира человеческих существ. Ее дядя Хайме, который присутствовал при родах в больнице, помог ей появиться на свет, крепко схватив за ягодицы правой рукой, а пальцами левой руки нащупывая во тьме крохотную шею, чтобы отделить пуповину, ее душившую. Между тем Аманда, которая примчалась, привлеченная шумом, давила на живот Бланки всей тяжестью своего тела, а Клара, склонившись над страдающим лицом дочери, подносила к ее носу чайное ситечко, покрытое тряпочкой с каплями эфира. Альба родилась быстро. Хайме убрал пуповину с шеи, подержал ребенка вверх ногами и двумя звучными шлепками приобщил к страданиям этой жизни и механически вызвал дыхание, а Аманда, которая много читала об обычаях африканских племен и проповедовала близость к природе, взяла у него из рук новорожденную и нежно положила на теплый живот матери, где та нашла некоторое утешение от печали рождения. Мать и дочь, обнаженные, отдыхали, обнявшись, в то время как остальные хлопотали с чистыми простынями и первыми пеленками. Из-за волнений никто не заметил приоткрытую дверцу шкафа, откуда маленький Мигель, парализованный страхом, наблюдал происходящее, и на всю жизнь запечатлелась в его памяти картина гигантского шара, пересеченного венами и увенчанного выступающим пупком, откуда вышло посиневшее существо, обвитое ужасной синей кишкой.

Альбу внесли в книгу записей актов гражданского состояния и в приходские книги под французской фамилией ее отца, но она никогда не пользовалась ею, так как считала, что фамилию матери гораздо легче произносить. Ее дедушка, Эстебан Труэба, не мог примириться с этой дурной привычкой и при всяком удобном случае повторял, что ему стоило немалых хлопот дать девочке известного отца и почтенную фамилию и ни к чему носить фамилию матери, точно она была дочерью стыда и греха. Он никому не позволял сомневаться в истинном отцовстве графа и все ожидал, вопреки логике, что рано или поздно в манерах его молчаливой и неуклюжей внучки проявятся элегантность и истинно французское очарование. Клара не заговаривала об этом, пока однажды, наблюдая за девочкой, играющей в саду среди разрушенных статуй, не поняла, что та ни на кого не похожа, а меньше всего на Жана де Сатини.

— Откуда у нее взялись эти стариковские глаза? — спросила бабушка.

— Глаза от отца, — рассеянно ответила Бланка.

— От Педро Терсеро Гарсиа, — сказала Клара.

— Ага, — подтвердила Бланка. Это был единственный раз, когда в кругу семьи заговорили об отце Альбы, потому что, как записала в дневнике Клара, это обстоятельство не имело никакого значения, тем более что Жан де Сатини уже давно исчез из их жизни. Они ничего не знали о нем, и никто не потрудился установить его местопребывание, да и узаконить положение Бланки, которая не располагала своей свободой и вынуждена была терпеть ограничения замужней женщины, хотя мужа у нее не было. Альба никогда не видела фотографии графа, потому что ее мать отыскала и старательно уничтожила все снимки, включая те, на которых они были сняты под руку в день свадьбы. Она давно приняла решение забыть человека, за которого вышла замуж, и считать, что его никогда не было в ее жизни. Она не возвращалась к разговору о нем и никак не стала объяснять свое бегство из супружеского дома. Клара, которая когда-то девять лет не разговаривала, знала о преимуществах молчания и не задавала дочери вопросов, словно помогая вычеркнуть из памяти Жана де Сатини. Альбе сказали, что ее отец был благородным кабальеро, умным и знаменитым, который, к несчастью, умер от лихорадки в пустыне на севере страны. Это была единственная ложь, с которой она столкнулась в детстве, потому что во всем остальном от нее не скрывали прозаических истин существования. Ее дядя Хайме позаботился о том, чтобы разрушить миф о детях, которых находят в капусте или приносят из Парижа аисты, а дядя Николас — мифы о волхвах, феях и буках.