Филипп Боносский - Долина в огне

Бенедикт усмехнулся.

— Пускаешь пыль в глаза!

— А-а, теленочек, ваше преподобие, — сказал Винс. Он вытянул худые, жилистые ноги и нагнулся, чтобы расшнуровать башмаки. — Я вовсе не беспокоюсь о том, что мне не удастся попасть в рай, — продолжал он, — ведь стоит мне только сказать, что я брат Бенни, и райские врата распахнутся настежь!

В голосе его прозвучала странная нежность, и Бенедикт нахмурился.

— А папа уже работает? — неожиданно спросил Винс, развязывая шнурок.

— Нет, — ответил Бенедикт. Затем он медленно добавил: — Ты знаешь насчет дома?

— Ага, мне мама сказала.

— Ну и как?

— Что ну и как? Чего ты от меня хочешь? — спросил Винс вызывающим тоном.

— Почему бы тебе не подыскать работу, чтобы помочь отцу выкарабкаться?

— А пошел ты!.. — сказал Винс.

— Ты никому не приносишь пользы, — закричал Бенедикт. — Тебе на все наплевать, даже на родную семью! Нас вышвыривают из дома, а тебе и дела нет! Почему ты не идешь работать на завод?

— Черт возьми, я слишком молод, понимаешь, олух! — горячо возразил Винс. — Они не желают меня нанимать. Приходится ждать, пока стукнет восемнадцать.

— Так скажи, что тебе уже восемнадцать!

— Это все, что ты можешь мне посоветовать насчет того, как получить работу? — спросил с презрением Винс. — Пожалуйста, не беспокойся, — прибавил он с горечью. — Если старикан не хочет, чтобы я оставался в его доме, я уйду. Пойду бродяжничать! Сколько парней ушло — и я уйду! Мне до смерти надоело сидеть в этой глухой дыре, где тебя каждая собака знает как облупленного, где, чтобы иметь право ходить по улицам, нужно начальнику полиции задницу лизать! До того обнаглел, что требует, чтобы мы с ним делились доходами от игры! Неужели на Литвацкой Яме свет клином сошелся? Поеду в Нью-Йорк или в Чикаго, переменю фамилию. Вот посмотришь — года через два вернусь с таким мешком денег, что лошадь не свезет!

— Никто не говорит, чтобы ты уходил из дома.

— Ах нет? Тогда что же ты предлагаешь, черт побери?

— Я прост о хочу, чтобы ты помог семье.

— А что я могу сделать? Конечно, если я захочу, я сейчас же могу получить работу в Клэрвилле. Восемь монет в день.

— Что? — вскричал Бенедикт.

— Наверняка, если бы я был подлецом! Там бастуют шахтеры; тут один парень приходил, когда мы играли на холме, и сказал, что мы могли бы заработать по восемь монет в день. Хотел бы ты, чтобы я пошел на это?

— Папа убил бы тебя.

— Значит, все в порядке. — Он с горечью смотрел на свои худые, загорелые руки. — Я буду продолжать давать маме денежки, которые мне перепадают. Она не должна знать, откуда я их беру. Да, да! Это деньги! Пожалуйста, можешь сколько угодно плевать на них, но это — деньги, понимаешь! А ты хочешь непременно быть святым и ходить в рваных штанах с голой задницей? Даже священники не побрезговали бы этими деньгами.

Бенедикт начал раздеваться. Воцарилось напряженное молчание. Ему хотелось сказать этому упрямому лицу, этим сжатым губам, этим желтым глазам, полным горечи, что-нибудь такое, что рассеяло бы давящую тяжесть. Даже если слова его вызовут лишь новые насмешки...

— Я пойду с тобой вместе на исповедь в субботу, — пообещал он. — После исповеди тебе станет легче.

Винс посмотрел на него злыми глазами.

— Да неужели? А что, если я не пойду? Ведь мне за это платить не станут!

— Но ты ведь пойдешь, правда?

— Если захочется.

— Послушай, Винс, не отрекайся от веры, — страстно сказал Бенедикт. — Может быть, наступит день, когда ты будешь в ней нуждаться и она тебе поможет.

— Ложись-ка ты спать.

Винс затушил сигарету о железную ножку кровати и вытянулся. В комнату тихо проскользнул Джой. Винс, как только заметил его, выпрыгнул из постели и схватил Джоя за плечо.

— Ах ты негодник! — завопил он. — Если я еще хоть раз увижу, как ты куришь окурки, я так тебя исполосую, что ты неделю не сядешь.

Джой затрясся от испуга. Винс обернулся к Бенедикту и негодующе вскричал:

— Прошлый раз поймал его с поличным — этот сопляк уже курит! Марш в постель, немедленно! — заорал он и, отпустив Джоя, шлепнул его хорошенько по тощим ягодицам. — И читай сейчас же свои молитвы, черт бы их побрал! Заставь его, Бенни, прочитать все, слышишь? Ты у меня смотри, не пропусти ни одной, — орал он, угрожающе наступая на Джоя, который поспешно стал на колени, — а не то я из тебя дурь выколочу!

— Читай молитвы, — приказал Бенедикт.

— Все, какие знаю? — робко спросил Джой, уткнувшись лицом в ладони.

В субботу после ужина Бенедикт настороженно сказал Винсу:

— Пора идти в церковь. Ты мне обещал, что пойдешь сегодня, — быстро прибавил он. — Он сказал, что пойдет, — повторил он, обращаясь к матери.

Она с мольбой посмотрела на Винса.

— Ну ладно, ладно, — пробормотал он с затравленным видом.

Мать разжевала кусок мяса и сунула в рот Рудольфу.

— Пойди с ним, — попросила она Бенедикта.

— Могу и сам пойти. Я в телохранителях не нуждаюсь, — угрюмо запротестовал Винс.

Вошел отец с пучком зеленого лука. Он посмотрел на двух старших сыновей; те сразу присмирели, а отец уставился на Винса, которого не видел целую неделю.

— Бездельник! — рявкнул он наконец. Винс кинул на него исподлобья злобный взгляд. — Бездельник хорошо знает, куда пойти пообедать, — сказал отец по-английски. — Когда ему нужно пожрать, он находит дорогу домой.

Винс сжал кулаки.

— А как дело до работы коснется, не знает, где его дом.

— Не набрасывайся на меня, папа, — произнес Винс тихим, предостерегающим тоном. Глаза его сузились, лицо потемнело.

Отец взглянул на него.

— Что? — спросил он угрожающе. — Что ты сказал, мистер американский бездельник? Ты еще смеешь так со мной разговаривать! — прибавил он по-литовски. — У тебя же глаза убийцы. А ну-ка погляди на меня еще разок. — Он размахнулся и ударил Винса. — Игрок, бродяга, ничтожество! Приходит домой и лопает, когда я сам без работы, когда я сам недоедаю. А ты жрешь — ты... — И он опять поднял руку. Мать вскрикнула, увидев, что Винс замахнулся в ответ. Она схватила на руки маленького Рудольфа и прижала его личико к своему плечу, чтобы он не видел.

— Не смей поднимать руку на своего отца! — крикнула она хрипло.

Отец ударил Винса, и тот зашатался, прислонился к стене. Винс замер на мгновение, мускулы его напряглись, он сжал кулаки, потом улыбнулся матери какой-то истерзанной, кривой улыбкой, опустил руки и нагнул голову. Отец наносил ему удар за ударам и кричал:

— Ну, что же, бей, бей своего отца! Ну, ударь старика! Он кормит тебя, одевает, он вырастил тебя, американский мальчишка, наглец! — И он колотил его все сильней. А Винс, весь бледный, припал к стене, засунув руки глубоко в карманы. Он даже не уклонялся от ударов и молча ждал, когда они кончатся. Наконец, когда отец, обессилев, отступил и, тяжело дыша, сел к столу. Винс поднял голову, с горькой укоризной посмотрел на мать и вышел из дома.