Филипп Боносский - Долина в огне

— Ничего не знаю. Винс мне ни черта не говорил. Сейчас моя игра. — Он повернулся и пошел к своему месту. Бенедикт последовал за ним.

В круг посыпались деньги. Поджи потер игральные кости меж ладонями, перекрестил их и кинул. Выпала пятерка. Снова посыпались деньги. Он снова кинул. Выпала семерка. Он громко выругался.

— Иду ва-банк! — заявил он с яростью и швырнул на землю пять долларов.

Парень, стоявший с ним рядом, подхватил деньги и утвердительно кивнул.

Поджи метнул кости — выпала тройка. Снова посыпались деньги. Он метнул опять — выпала пятерка, метнул еще: девятка. Поджи исступленно ругался. Схватив кости жесткими пальцами, он повернулся к Бенедикту и поднес их к его рту.

— Ну, живо, поцелуй их! — сказал он. — Сукин сын! Винс спутался с Голди Перкач. Ступай туда через железнодорожный путь. Вызови его. Ему там не очень-то по нутру.

Бенедикт уставился на белые костяшки, поднесенные к его губам. Он поглядел в злые, настойчивые глаза Поджи, содрогнулся, затаил дыхание, зажмурился и поцеловал кости.

Когда он стал проталкиваться, чтобы уйти, до него донесся радостный голос Поджи. Кровь прихлынула к голове мальчика, а губы похолодели так, будто к ним приложили кусок льда.

— Семерка! — услышал он. — Черт побери! Я выиграл!

Бенедикт бросился прочь; он бежал до тех пор, пока играющие не остались далеко позади. Его бил озноб. «Мне все равно!» — твердил он, задыхаясь. Когда он поднимался по улице, ведущей в город, за спиной у него загромыхал грузовик, доверху нагруженный скарбом, и Бенедикт свернул на обочину, уступая ему дорогу. Накануне Дусексы покинули Литвацкую Яму, и рабочие из ремонтной бригады уже принялись за разборку их дома. Бенедикт видел обнажившиеся балки и облупленные стены; он наблюдал с чувством холодящего душу отчаяния, как фут за футом открывается длинный, скрытый в стене дымоход. Ему хотелось, чтобы грузовик скорей скрылся из виду! Ему так хотелось, чтобы развалины исчезли — и Винс по возвращении увидел бы все таким же, каким оставил, — Литвацкая Яма должна остаться на месте!

Но грузовик медленно тащился по дороге, и мальчик тоскливо шагал за ним. Машина с натугой поднималась на холм, взметая пыль; какой-то горшок выпал из груды наваленных вещей и покатился вниз по дороге, пока не застрял в канаве, укрывшись в густой дикой ромашке. Никто из сидевших в грузовике и не заметил, что он свалился.

Бенедикт в конце концов остановился. Он подождал, пока грузовик не скрылся из глаз. Сердце его сжалось: казалось, вместе с грузовиком исчезли и все доводы, которые он приготовил для Винса, — значит, и другие тоже покидают Яму! Но ведь Бенедикт знал, что Дусексы и еще кое-кто давно стремились уехать и просто воспользовались представившимся им случаем. Они продали Банку свои дома, которые никто, будучи в здравом уме, не купил бы у них. Но ведь и сами они под нажимом купили эти дома у Банка, только это было много лет назад; а часто ли в жизни человеку выпадает такая удача: продать что-нибудь Банку на подходящих условиях. Те, кто почти полностью выплатили за свои дома, охотно продавали их и покупали себе новые — в городе. Ежедневно кто-нибудь покидал Яму, а через несколько недель на месте дома, служившего кому-то кровом, стоял лишь остов, и затхлый запах брошенного жилья, отсыревшей штукатурки, ветхих обоев, старой краски, открытого погреба, развороченного цемента и известки долго носился вокруг зияющего углубления в земле. Мало-помалу, как тихо подкрадывающаяся болезнь, в Яму стал проникать дух запустения. На улицах появлялось все больше и больше разрушенных фундаментов, а дома словно начисто выгрызало какое-то страшное чудовище. Утром, вместо того чтобы застать мистера Петрониса в его огороде и увидеть, как он нагибается над грядкой с крошечными зелеными ростками, которые вылезли из глинистой почвы, его сосед обнаруживал на том месте, где было жилье мистера Петрониса, лишь огромную пустую яму — такое может привидеться только в кошмаре! — и грязную мутную лужу, которая с каждым днем растекалась все шире.

Грузовик, ехавший из Литвацкой Ямы, свернул направо, а Бенедикт — влево, по направлению к заводу и железной дороге. Огромное красное облако вдруг поднялось к небу и поплыло, разрастаясь, к горизонту. То была рудная пыль из доменной печи. Над заводом длинной грядой клубились облака дыма; они протянулись на целую милю и недвижно висели в воздухе. Улица Конституции проходила между двумя заводскими дворами и вела прямо к реке. Между рекой и заводом расположился перерезанный железнодорожными путями поселок Дымный Лог.

Бенедикт молил бога, чтобы никто из его городских знакомых не увидел его здесь.

Он рыскал по улочкам и переулкам поселка, перепрыгивал через канавы, избегая встреч с мужчинами, которые, шатаясь, выходили из кабаков. Иногда он натыкался на тела пьяных, распростертые посреди улицы. Он шел от дома к дому — и почти из каждого к нему доносился или воющий, отчаянный вопль женщины, или громкий, хриплый крик мужчины. И Бенедикт, спотыкаясь, брел все дальше, как побитая собака. Казалось, ни в одном доме не сохранилось целого стекла в окне. Они были заткнуты тряпьем или бумагой или зияли темными глазницами. Двери некоторых домов были приоткрыты. Из одной торчали чьи-то ноги: казалось, их владелец кое-как дотащился до дому и в изнеможении свалился на пороге, вытянув ноги наружу.

Будто чувствуя, что Бенедикт не принадлежит к обитателям Дымного Лога, какой-то пес выскочил из боковой улицы, бросился на него, сильно куснул за ногу и побежал бочком по дороге, истерически скуля. Бенедикт побледнел и опустился на землю, крепко сжав колени. Укушенное место горело, как ожог. На несколько секунд у него перехватило дыхание; он молча корчился от боли на обочине дороги, выпучив глаза и вбирая воздух широко раскрытым ртом. Затем воздух с шумом вырвался из легких Бенедикта, и он, будто переломившись надвое, уткнулся головой в колени.

Бенедикт сидел так несколько минут, а когда наконец поднял голову, в глазах у него было темно. Он закатал штанину и взглянул на укус. Нога покраснела. Поднявшись, он, прихрамывая, побрел вдоль улицы.

В конце концов Бенедикт остановил какого-то негра, который спешил на работу.

— Где живет Голди Перкач? — пробормотал он.

Негр серьезно посмотрел на него.

— Тебе не следует туда ходить, мальчуган, — сказал он, положив руку на плечо Бенедикта и глядя ему в глаза.

— Мне надо, — ответил Бенедикт, отводя глаза.

— Ты еще слишком мал, паренек, — сказал человек, резко толкая его назад, в сторону города.

Бенедикт сбросил его руку со своего плеча.

— Мне необходимо пойти туда, мистер! — вскричал он; бледное его лицо было мокро от слез.