Филипп Боносский - Долина в огне

Ему можно было и не объяснять, каким важным было поручение, которое он должен передать. Если бы он мог летать, он полетел бы. Труба печи для сжигания мусора служила ему ориентиром; она высилась как смертоносная стрела, ее зловонный дым отравлял воздух, но благодаря ей он знал, где восток и где запад.

На вершине ближайшего холма, откуда ему открывались склоны других холмов, уходивших грядами вдаль, он остановился, охваченный страхом. Опасаясь, что кто-нибудь его заметит, он упал ничком в мягкую, волнистую траву. Невдалеке он увидел солдата верхом, который волочил за собой на веревке двух мужчин. Очевидно, эти мужчины скрывались здесь, и солдат поймал их. Они были привязаны веревкой к его седлу и, спотыкаясь, еле поспевали за лошадью, с трудом передвигая одеревеневшие ноги. Их связанные руки были вытянуты вперед; они как бы молили о пощаде. Бенедикт с ужасом глядел на них. Вдруг один мужчина наткнулся на другого, оба не удержались и рухнули на землю Ло шадь волочила их по дороге в течение нескольких минут, пока солдат не обернулся к ним. До Бенедикта донеслись ругательства, которыми он их осыпал. Взмыленная лошадь повернула морду, раздувая ноздри. Бенедикт из своего укрытия видел ее дико косящий глаз; лошадь стала яростно бить копытом о землю. Двое несчастных с трудом поднялись на ноги, оставляя за собой кровавые следы. Лошадь снова понеслась вперед, а они побежали за ней.

Но даже это жуткое зрелище не смогло остановить Бенедикта. Он испытывал страх и одновременно жгучее нетерпение. Едва солдат и его жертвы исчезли из виду, мальчик сбежал с холма и стал пробираться дальше через дюны. Пыльная фабрика дремала среди красной пыли, словно в паутине гигантского красного паука. Бенедикт цеплялся за стебли травы, карабкаясь наверх. Пыль облаком носилась вокруг него, забивалась ему в нос и рот, оседала на ресницах. Он видел все окружающее как бы сквозь багряную дымку. Снова взобравшись на холм, он огляделся — кругом не было ни души. Даже у пруда, красного, как лужа крови, было пустынно. Сейчас он закричал бы от восторга, если бы увидел, как в пруду барахтается худенький Джой.

На некотором расстоянии от красных песков начинались темно-зеленые, казавшиеся почти серыми леса. Бенедикт с ног до головы был покрыт красной пылью. Но теперь ему уже никто не встречался; он больше не видел солдат, хотя они постоянно рыскали по холмам, пытаясь найти место, где прячутся бастующие рабочие. Бенедикту необходимо было как можно скорей добраться до лагеря в лесу, передать поручение и успеть по возвращении в поселок навестить отца Дара. Он так и не зашел проведать старика, хоть обещал ему, а ведь отец Дар хотел его видеть и справлялся о нем!

Там, где кончались красные дюны, росла небольшая рощица барбариса. Бенедикт пересек ее и стал продираться сквозь густую заросль бузины, которая позднее покроется белыми опахалами цветов (отец делал из них наливку, а мать варила из этой наливки желе). За бузиной шли кусты черной смородины с розоватыми колючими побегами, цеплявшимися за его одежду. В лесу сплошь да рядом попадались темные глубокие ямы: это были старые, теперь заброшенные разработки. Иногда их прикрывал кустарник или какие-нибудь ползучие растения, поэтому идти нужно было осторожно. Нащупывая ногами проржавевшие рельсы, Бенедикт шел по старой узкоколейке, которую провели в былые времена к шахтам; теперь она заросла густой травой. Где-то за кустами смородины среди травы пробивался ручеек, беспечно журча, будто над чем-то посмеиваясь: вода в нем была кислая, ни одно живое существо не обитало в нем, даже змеи не пили из него. Кустарник уступил место деревьям — ясеню, клену, золотисто-коричневой шелковице, ярко-зеленому американскому лавру. Тропинка внезапно оборвалась прямо у ног Бенедикта. Перед ним зияло отверстие старой шахты, откуда поднималась нестерпимая вонь, — может, туда упала лисица или один из тех немногих оленей, которые бесстрашно подходили близко к городу. Теперь стало труднее отыскивать дорогу. Неожиданно из зеленой чащи леса поднялась крутая сланцевая гряда, и он на четвереньках полез вверх. Из-под его ног сыпались куски сланца и, крошась, летели по склону к подножью гряды. Когда он забрался наконец на вершину, то услышал чей-то возглас.

— Какого черта ты пришел сюда, Бенедикт? — раздраженно окликнул его кто-то. Тяжело дыша, весь потный, Бенедикт поднял голову. Он так обрадовался, услышав этот грубый «литвацкий» голос, что засмеялся; ему хотелось потрогать этого человека руками, убедиться, что он видит его наяву. Часовым оказался девятнадцатилетний парень, один из молодых рабочих завода, Петер Гразускус. Бенедикт никогда раньше не видел, чтобы тот занимался чем-нибудь полезным. Этот парень вечно играл то в кости, то в карты где-нибудь под забором. Долговязый и костлявый, он с презрительным видом опирался сейчас на свою винтовку. Прядь желтых волос свисала ему на глаза.

Бенедикт, улыбаясь, остановился перед ним; он запыхался и выбился из сил. Наконец он выдохнул:

— Мне нужно видеть мистера Типа!

Но на Петера это не произвело должного впечатления.

— На что он тебе? — спросил он. Даже здесь, в лесу, на нем была чистая рубашка, волосы аккуратно причесаны, а вокруг шеи завязан красный платок.

— Мне необходимо его видеть, — повторил Бенедикт.

— Вот как? — сказал Петер. — А для чего?

— Этого я не могу тебе сказать, — ответил Бенедикт.

— Не можешь? — спросил парень. Он сощурил глаза, взгляд его стал острым и подозрительным. — Кто тебя прислал? — набросился он на Бенедикта.

— Мой отец, — ответил Бенедикт, начиная сердиться.

— Отец из церкви? Священник? — вскричал Петер Гразускус. — Отец Брамбо?

— Нет! — Бенедикт в ужасе отпрянул. — Он и не знает, что я пришел сюда. Мой отец — мой родной отец, — он там, на заводе.

— Он что — штрейкбрехер? — презрительно спросил Петер.

Бенедикт упрямо поджал губы. Лицо его пылало.

— Отведи меня к мистеру Типа, — потребовал он.

Постовой поднял ружье и похлопал рукой по прикладу.

— Видишь? — спросил он и прибавил: — Если только попробуешь дурака валять, я из тебя решето сделаю!

Бенедикт насмешливо фыркнул:

— Смотри не дай деру, когда охранников завидишь.

— Не беспокойся я-то сумею их встретить, — мрачно ответил Петер, повернулся и стал осторожно спускаться по другую сторону сланцевой гряды. Бенедикт следовал за ним. «Был бы я взрослым — я бы ему показал!» — с обидой думал он.

Снова пошли бугры и ямы. Узкая железнодорожная колея вилась меж ними, то появляясь, то исчезая. Юный постовой молчал, но так быстро шагал вперед, что Бенедикту пришлось поднажать, чтобы поспеть за ним. Наконец они вышли на большую площадку. Ее как будто выжгли на лице земли — только маленькие бородавки камней и сланца торчали на поверхности, а из расщелин поднимался ядовитый рудничный газ. Бенедикту всегда казалось, что именно под такой землей должен находиться ад; он бы не удивился, если бы в дыму и огне из расселины выскочил дьявол. Площадка была горячей и твердой, и они поспешно прошли по ней, ступая на цыпочках, как танцоры. Вокруг них были бугры раскаленной докрасна земли, а где-то в глубине год за годом еще пылала старая шахта.