А. Сахаров (редактор) - Александр I

Лошадёнки тронулись. Ехали почти без остановки, останавливались только для корма лошадей.

Стали подъезжать к Москве. Вот с Поклонной горы ярко заблистал крест на колокольне Ивана Великого. Москва близко.

– Стой, мужлан, стой! – сердито крикнул на мужика-возчика Михеев.

– Чего стоять-то? – приостанавливая своих кляч, спросил у старика возчик.

– Разве ты не видишь, чурбан, Москву-то!

– Знамо, вижу, так что же?

– А то – молись, Господа проси, чтобы Он, милосердый, спас Москву от полона, от супостата… – Проговорив эти слова, старик денщик сошёл с телеги, опустился на колени и стал усердно молиться на видневшиеся вдали московские храмы.

Мужик-возчик охотно последовал примеру Михеева.

При въезде Михеева в Москву навстречу ему попадались многочисленные обозы, тянувшиеся по улицам. Это жители покидали город, забрав необходимые пожитки. Москва с каждым днём всё более и более пустела; как ни старался граф Ростопчин успокоить и уговорить москвичей – ему никто не верил. Жители буквально бежали из города; многие отправили своё имущество по реке на барках в Нижний, Казань и в другие волжские города. Повозки и лошади страшно вздорожали, а некоторые из жителей закапывали свои ценные вещи в садах и в огородах или замуравливали их в каменные стены; находились и такие, которые ломали свою мебель, били зеркала и стёкла, чтобы они не достались французам.

Ростопчин, с согласия преосвященного Августина, архиепископа Московского, готовился идти с крестным ходом на три горы для благословения войска и народа на упорную битву.

«Вооружитесь, кто чем может, конные и пешие, – писал он в своём воззвании к москвичам, – возьмите только на три дня хлеба, идите с крестом, возьмите хоругви из церквей и с сим знамением собирайтесь тотчас на трёх горах, я буду с вами – и вместе истребим злодея».

Около одной телеги, на которой полулежала больная женщина с двумя малолетними детьми, шёл, понуря голову, не старый ещё человек привлекательной наружности, в длинном сюртуке и в поярковой шляпе; это был учитель Иванов. Его небольшой домик находился рядом с огромными палатами князя Гарина; старик Михеев знал учителя и часто вёл с ним беседу, посиживая на скамеечке у ворот княжеского дома. Учитель был человек словоохотливый и не гнушался водить знакомство с княжеским денщиком; старик Михеев побывал со своим княжичем во всех почти европейских государствах, многое видал, многое слыхал и своими рассказами часто интересовал учителя.

– Барин, ты куда собрался? – слезая с телеги и подходя к Иванову, проговорил Михеев.

– А, дед, зравствуй и прощай.

– Куда, мол?

– И сам ещё не знаю – куда еду и куда приеду.

– А зачем собрался?

– Как зачем! Или ты, старик, не видишь, что пустеет Москва первопрестольная, покидают её, сиротливую, граждане – покидают ради страха. Будь я один, не оставил бы я Москву, положил бы свои кости здесь. Но не один я, жена у меня больная, двое деток, и вот хочу я укрыть их от ненасытного, кровожадного Наполеона, – печальным голосом проговорил учитель Иванов.

– А ты думаешь, Москву Наполеон в полон возьмёт?

– Ох, возьмёт, супостат, – не пройдёт недели, как он будет хозяйничать в златоглавой.

– А на что же у нас фельдмаршал Кутузов, на что храбрые солдаты: не допустят они, не отдадут в полон Москву, – возразил Иванову старик денщик.

– Старик Кутузов благоразумный вождь, он не станет жертвовать кровью солдат: он сбережёт армию, а в армии вся сила.

– Но как же это? Москва в полоне – невозможное это дело, – не соглашался Михеев.

– А ты вот что, дед, помни – хоть и возьмёт Наполеон Москву, но недолго он погостит в ней. Да воскреснет Бог и расточатся все врази Его! Разорённая, угнетённая Москва снова воскреснет и зацветёт лучше прежнего – жив Бог, и жива святая Русь! – с воодушевлением проговорил учитель; он дружески простился с Михеевым и поехал далее, а Михеев с больным князем остановился у ворот княжеского дома.

Но что это значит? На обширном дворе никого не видно. Куда же подевались дворовые? Да и ворота на заперти.

Старик денщик стал стучать в калитку; на его зов вышел Игнат-дворник.

– Кто стучит? – не отпирая калитки, спросил он. – А, Михеев, ты? – посматривая сквозь железную решётку, радостно сказал дворник и поспешил отворить ворота.

– Что это? неужто молодой князь? Кажись, мёртвый, – чуть слышно спросил Игнат.

– Жив ещё наш ласковый князь; он без памяти – вот так всю дорогу, ровно мёртвый, лежит.

– Доконали, супостаты?

– Под Бородином плечо расшибло сердешному – уж не знаю, довезу ли я его живым до Каменок?

– Неужто, дед, повезёшь?

– Знамо, повезу, а не брошу здесь на волю супостатов, вишь, скоро в Москву французы придут.

– Говорят. И я про то слышал.

– А где же дворовые-то? Что их не видать?

– Да, видишь, дед, никого нет.

– Как так?

– Да так. Наш дворецкий собрал всех дворовых, приказал запрячь с полсотни подвод; наложил на подводы княжеское добро и отправил всё в Каменки, туда и дворовых послал.

– Неужто ты один остался? – удивился старик.

– Петруха-сторож и я – только вдвоём остались. Нам дворецкий беречь и хранить княжий дом наказывал и добро, что здесь осталось.

– А лошади есть? На чём мне княжича в Каменки везти? – спросил Михеев.

– Оставил дворецкий двух лошадей, затем оставил, что лошади старые, – ответил дворник.

– А повозка или тарантас есть?

– Карета осталась большая, старая.

– И славно: я в карете-то княжича и повезу.

Михеев с помощью дворника и сторожа перенёс с телеги в комнаты князя Сергея, всё ещё находившегося в забытьи. Старый денщик умел искусно перевязывать раны и бинтовать, он забинтовал плечо князя, а на голову положил полотенце, намоченное в холодной воде. Князь открыл глаза и тихо спросил:

– Где я?

– Дома, князинька, дома, в Москве, – не помня себя от радости, что князь очнулся, ответил старик.

– Дома? А где же мать и отец?

– Княгиня и князь, чай, в Каменках живут.

– В Каменках! И мне бы туда хотелось.

– Повезу, князинька; завтра утром поедем в Каменки.

– Что же – вези.

– Покушать не хочешь ли? – заботливо спросил денщик у князя.

– Пить бы мне… чаю…

– Сейчас, князинька, сейчас.

Михеев заварил чаю, добыл из княжеского подвала крепкого рома, влил ром в чай и подал князю Сергею. Тот жадно отпил несколько глотков, румянец заиграл на побледневших щеках князя, ром подкрепил и немного восстановил era силы. Князь Сергей уснул и спал долго. Сон благотворно на него подействовал: проснувшись утром, он попросил есть, и Михеев приготовил ему куриного бульона.

Стали приготовляться к отъезду в Каменки. В карету положили пуховую перину и несколько подушек и на них раненого князя; Петруху-сторожа посадили на козлы вместо кучера, и карета выехала из ворот княжеского дома по совершенно опустелым улицам.