АБ МИШЕ - У чёрного моря

Пролязгнул мимо трамвай на одноколейке, он здесь только в одну сторону, как и полвека назад, когда этим трамваем, пятнадцатым номером, приезжал сюда Шимек. Доезжал до угла, до остановки “Психбольница”, переходил улицу, огибал густо цветущую клумбу перед входом и входил в здание. Оно и сейчас то же, и дверь та же, решётчато застеклённая на две трети, с деревянными накладками, с ручкой литой, каких теперь не употребляют. “Областная клиническая психиатрическая больница № 1”. Я вхожу в неё сегодня вместе с Шимеком, с моими здешними героями - врачами, больными и псевдобольными.

С Александрой Подлегаевой... Я прохожу с ней через вестибюль, сегодня пустой, а в годы войны здесь на входе стоял Миша Гершензон - бессменная принадлежность больницы, как дверь и двор, как смирительные рубахи и железные койки. Монумент, расставленные незыблемые ноги в кирзовых сапогах. Коренастый, убойные ручищи, смуглый, лысая голова, как дыня торчком, щекаст, носат, зубы конские безмерные - восточный человек, называемый или считавшийся караимом, он нацеливал на прибывающих клиентов свои не то ворошиловские, не то гитлеровские усики и одним тычком глаза безошибочно определял: “Это наш”.

...Интересно, думаю я сейчас, как в годы оккупации вахтёр Миша становился на горло своим диагностическим способностям при виде симулянтов? А их в больнице хватало.

...В больнице военной поры располагалась сигуранца. Из вестибюля по коридору налево, и в облезлой заплесневелой стене блеснёт лаком деревянная дверь, солидная когда-то, а теперь заколоченная без намёка на использование, даже ручки нет. За ней в квартире довоенного главного врача профессора Айхенвальда был кабинет комиссара сигуранцы Кодри, знакомца Подлегаевой.

Видится мне: Кодря, щеголь в скрипе ремней, прямые вороньи волосы с проплешинкой бабника, он за столом, а по другую сторону, на посетительском месте Шура, и они говорят доверительно, потому что милы комиссару ямочки на её щёчках, да и виды у него служебные: её отца большевики убили, такие обиженные - лучшие в агентах, и с доктором Шурочка очень помогла, и комиссар по дружбе, мешая “вы” и “ты”, предлагает: - Выгодное дело, Шура, поймите, для вас выгодное, у меня-то и без тебя помощников, как у вас говорится, отбою нет. Вот смотрите, - шелестят в руках комиссара бумаги, - пишут и пишут. Почитай!

Шура берёт бумагу. Красивый почерк, с размахом, с плавным и уверенным нажимом пера: “Я вам уже дважды писал про гражданина жида Рехбиндера, который приходил на свою квартиру за вещами. Месяц назад его увёл полицейский. А сегодня жида Рехбиндера опять видели одетого в новое пальто. Это значит его отпустили за деньги. Население так говорит, хотя я разъясняю, чтобы про румынскую власть плохо не говорили, что это может быть просто ошибка. Прошу принять меры и забрать жида Рехбиндера как злейшего борца за прошлую большевистскую власть и здесь он тоже появился не так просто. Пропагандист № 186”.

- Они у нас под номерами и прозвищами, наши помощники, сто восемьдесят шестой не последний, - говорит Кодря. - А сколько незарегистрированных просятся послужить! Тут одна старуха надоела, шестой раз -шестой! -приходит, чтобы детей каких-то еврейских из её дома забрали. Родители ей оставили, наверно, за деньги. Теперь просит, пусть вывезут, куда всех. Пускай, говорит, их Господь защитит. Если помрут - тоже Божья воля. А у неё, говорит, кормить их нечем, голодают, жалко ей сирот, сердце болит. Такая, видишь ли, добрая.

Ещё и ещё показывает Кодря бумаги. Я их видел в Одесском архиве, в фонде 2262, подписанные (И. Брижицкий, В. Антонов, Е.Т. Самойлов...), или помеченные, как выше, “Пропагандист №...”, или анонимные - песни доносов: “ Население нееврейского происхождения выражает недовольство в том, что евреи, желая стушеваться с русскими, перестали носить отличительный знак (жёлтую шестиконечную звезду)”;

“...В населении говорят, что в префектуре можно за взятку поставить печать нееврея на свидетельство о рождении и показывать этот документ вместо паспорта, будто бы утерянного. Многие жители жалуются, что так жиды скрываются, а при новой власти берут взятки. Это вредит лицу власти и я считаю такие факты надо стереть из новой прекрасной жизни без жидов и большевиков. Да здравствует наш любимый вождь Маршал Антонеску”;

“...пришла гр. Махначёва с возмущением, что прежде сообщённая Штигельман Ольга Михайловна дала в газете сообщение об утере паспорта как “Евтушенко”. Под той же фамилией она прописана в доме как русская”;

“... Жители Одессы есть такие, что помогают честно новой власти и активно выявляют граждан жидовской нации. Но много таких, которые не сознают опасности от жидов и позволяют их существование и даже помогают одёжей или продуктами. В одной чисто русской семье я слышала подчёркивали, что чересчур жестоко относятся к евреям, т.к. и среди евреев есть порядочные люди. Несознательные не желают выдавать эту нацию полиции и всякой власти. Надо разъяснять этим людям, что честный патриот не должен стоять в стороне при очищении нашей жизни от жидовско-большевистской заразы”.

Несколько человек, независимо друг от друга (Бойль и Мариотт? Лавуазье и Ломоносов?) открывают полиции учителя Загальского, который пытается спасти еврейских детей.

Кравченко, русская или украинка, тоже прячет еврейских детей. Доносчик жалуется в полицию, что на его неоднократные требования сдать детей властям, Кравченко ответила руганью и угрозами, мол, у неё связи в полиции и она ему напакостит... Я, читая, думаю: Кравченко блефует или правду говорит? Тогда в полиции - кто кого?..

...Шура выходит от комиссара, и я с нею, но тут нам разойтись. Потому что место и время перейти к Валентине Яковлевне Коган. Среди описанных здесь пособниц моих на поле Памяти ей - первенство. По бескорыстию, по затратам чувств, времени, сил, сердца. (Может, и по родственной моей симпатии - охотники упрекнуть всегда найдутся; что ж, отмахнусь.)

Началось с моего копания вокруг Гродского. Один из дядей моих Яков Моисеевич Коган работал главным врачом этой самой одесской психбольницы, был человеком в городе, а тем более среди коллег, знаменитым - потому не мог не знать многих из моих персонажей, в частности, доктора Гродского. И Подлегаеву наверно знал. В самый раз было бы выспросить у него подробности о моих героях.

Однако Я. М. Когана давно не было в живых. Зато здравствовала дочь его, Валентина Яковлевна, которая жила когда-то вместе с родителями в квартире при больнице и могла многое помнить из своего послевоенного детства. И я по-братски спросил её в 1996 году в письме: не знаешь ли хоть понаслышке о некоем докторе Гродском, помогавшем в войну евреям (отец мог рассказывать), а ещё возможнее о медсестре Подлегаевой - она в психбольнице работала. И ответила мне родственница моя: “Нет, об этих людях не слыхала. А что касается спасения евреев, то папа незадолго до смерти в 1960-м году рассказал мне, что во время войны в больнице под видом пациентов скрывались евреи. Руководил тогда больницей профессор Шевалёв, они дружили, он к папиной главной книге предисловие писал. Шевалёв про евреев ни слова, но другие сотрудники, кто работал при оккупации, упоминали. Если хочешь, я поищу подробности, поспрашиваю”. Ну, как не хотеть мне! “Поспрашивай” - прошу сестру.