Владимир Аристов - Ключ-город

Оверьян Фролов сопел, слушая королевских посланцев. Не дав закончить Величкину, закричал:

— А пошто литовские люди на русскую землю войной приходят, деревни и животы жгут? Крестьян и других русских людей убивают?

На стене задвигались, зашумели. Стенные мужики кричали, трясли бородами, сучили кулаками:

— Не первый год с Литвой соседствуем, ухватку панскую знаем!

— От Литвы всегда кровопролитие!

— Король — что волк: пожалует кобылу — оставит хвост да гриву!

— Не раболепствовать нам перед королем вовеки.

Олфимка, портной мастер, сунул в рот пальцы, озорно свистнул. Михайло достал из сумы пулю. Подбросил на ладони. Пуля железная, в голубиное яйцо. Вкатил в пищаль (пороху всыпал раньше).

— Утекайте, паны! Не погляжу, что посланцы, стрелю из пищали!

Посланные, боязливо косясь на стены, отъехали. Проехавши шагов двадцать, пустили коней вскачь, только развевались по ветру епанчейки. Со стен им вслед улюлюкали. По всем ближним пряслам и башням пошел хохот. Смеялись мужики самопальники, затинщики, пушкари, стрельцы и другие ратные люди. Кричали:

— Гей, паны, порты подберите!

Перед заходом солнца Шеин обходил прясла и башни. Ступал тяжело. Позвякивала на панцире медная оторочка. Ратные, завидев издали знакомый, с серебряной стрелой, шишак воеводы, вставали. Шеин пытливо вглядывался в лица стенных мужиков, начальным людям говорил:

— Глядите крепко, чтобы ратные люди и стенные мужики, какие на ночь на сторожу расписаны, становились вовремя, за час до вечера, как отобьют дневные часы. Стоять людям по своим местам безотступно, с великим бережением.

На прясле у Богословской башни спросил:

— Михайло Лисица, попов датошный мужик, тут ли?

— Тут, боярин-воевода.

Лисица стоял перед Шеиным, держал в руке колпак, думал: «За каким делом воеводе понадобился?».

— Добрыня Якушкин довел, что ты, Михалко, королевских посланцев бесчестил и пищалью грозил.

— Они ж, боярин-воевода, речами обманными прельщали.

Воевода, отставив ногу, весело глядел на ратных.

— Что не стали прельстительных речей слушать, за то хвалю. — К Лисице: — Грозить посланцам оружием не гоже.

— То я, боярин-воевода, смеха ради.

— То-то, смеха ради. Для первого раза милую, вдругорядь станешь королевским посланным оружием грозить, отведаешь батожья.

Король и придворные чины расположились в Троицком монастыре. Монахи — одни ушли в город, в осаду, другие — куда глаза глядят. В игуменовых покоях сидел король Сигизмунд. Волосы гладко зачесаны, светлые усы закручены кверху, вокруг жилистой шеи кружевной воротник. Перед королем, склонив плешивевшую голову, стоял Лев Сапега, канцлер государства.

— Вы и Гонсевский уверили меня, — говорил, оттопыривая тонкую губу, король, — что жители Смоленска сами откроют ворота и встретят меня на коленях, с колокольным звоном. Я внял вашему совету и не послушался гетмана Жолкевского, советовавшего мне отложить поход. Я вижу теперь, что, подавая этот коварный совет, вы менее всего думали о чести вашего короля. Вы сделали меня посмешищем в глазах москалей. Вторую неделю мы стоим под Смоленском и напрасно теряем время в бесполезных перестрелках. Мне надо было пренебречь вашим советом и идти на Москву через Северские земли.

Сапега распушил усы, стал похож на хитрого старого кота.

— Ваше величество, путь к Москве лежит через Смоленск. Но Москва еще недостаточно ослаблена кровопролитием. Пройдет еще немного времени, и все бояре готовы будут признать своим царем любого государя, который избавит их и от тушинского царика и от ненавистного Шуйского.

— Царик Димитрашка — ваше создание, пан Сапега. Вы вместе с Мнишком отыскали этого бродягу. Но кто поручится, что, укрепившись, это ваше создание не обратится против поляков?

Сапега усмехнулся, лукаво блеснули зеленоватые глаза.

— О, ваше величество, вы преувеличиваете мою роль в деле со вторым Димитрием. Мы должны были оказать помощь царику и возможно дальше длить спасительное для нашего отечества и разорительное для Московии междоусобие. Тушинский царик должен будет уйти, как только сделает свое дело. Он силен польскими полками. Достаточно моему королю призвать к себе находящихся в тушинском стане поляков — и через неделю царь Василий взденет перед Кремлем нашего Димитрашку на кол. Но, — Сапега поднял палец, — ваше величество не сделает этого, прежде чем плод не созреет достаточно и не упадет к ногам польского короля.

Сигизмунд хлопнул о стол ладонью:

— Я бы мог сам сорвать этот плод, если бы смоленские жители не оказались столь упрямы. Но нельзя идти на Москву, оставив позади себя такую сильную крепость, как Смоленск.

Сапега развел руками:

— Ваше величество, Христофор Людоговский, оказавший немало услуг отечеству, уверял, что смоленские дворяне готовы отдаться под покровительство вашего величества. В этом уверил его русский дворянин Андрей Дедевшин. Смоленск, не желающий покориться вашему величеству, должен быть рассматриваем, как мятежный город. Об этом мы должны оповестить иноземных государей.

В сенях лязгнули шпоры. Вошли гетман Жолкевский, маршал Дорогостайский, пуцкий староста Вайер, за ними королевский инженер француз Шембек, большой мастер минного дела. За панами толпой ввалились нидерландские и шотландские капитаны в кожаных кирасах, несколько полковников и ротмистров. Стали рассаживаться по лавкам. Из-за тесноты в покоях сидели плечо к плечу. Пока рассаживались, пришло еще несколько панов, позванных на военный совет.

Канцлер стал позади королевского кресла. Грудь вперед, пушистые усы в стороны. Смотрел на панов бархатными глазами. Сигизмунд кашлянул, кивнул козлиной бородкой. Сапега только этого ждал, шагнул вперед, положил руку на рукоять сабли. Заговорил негромко:

— Паны сенаторы, рыцари и вы, господа иноземные офицеры! Его величеству угодно было собрать вас, чтобы выслушать ваш совет. Русские, сей грубый и невежественный народ, презрев милостивые обещания наихристианнейшего нашего короля, заперлись в крепости. Они наглыми насмешками отвечали Богдану Величкину, явившемуся для переговоров от имени его величества. Смоленск надо добывать силой. Его величество желает знать на сей счет ваше мнение.

Паны и рыцарство, переглядываясь, собирали мысли. Встал пуцкий староста Вайер, лихой рубака, усы вразлет, разбойничья рожа в шрамах.

— Ваше величество, мои кнехты горят желанием переведаться с москалями. Они пойдут на приступ, как только будут готовы штурмовые лестницы. Если бы ваше величество пообещали отдать город на два дня моим солдатам, это бы подняло их дух и вселило бы уверенность в победе.

Вайеру не дали говорить. Паны вскакивали с лавок, топорщили грозно усы: