Исай Калашников - Жестокий век. Книга 1. Гонимые

— Вы из чьего улуса? — спросил Тэмуджин.

— Из улуса тайчиутов.

Тэмуджин резко обернулся.

— Ты чем-то удивлен? — спросил Боорчу.

— Нет. Рассказывай…

Но он его больше не слушал. Готовность Боорчу помочь теперь выглядела иначе. Что, если этот парень в сговоре с грабителями? Завлечет его в засаду или ударит ножом в спину… Как тут быть? Может быть, сейчас, пока не поздно, прикончить его? Он остановил лошадь, слез с седла. Остановился и Боорчу.

— Что случилось?

— Подпруги ослабли. Ты поезжай. Смотри за следами.

Боорчу поехал Тэмуджин вынул из колчана стрелу. Если этот разговорчивый парень замыслил черное дело, так просто не подставит затылок. Сейчас или остановится, повернется к нему, или, если понял, что его замысел открыт, бросится убегать. В том и другом случае надо стрелять. Но Боорчу ехал спокойным шагом, время от времени склонялся, всматриваясь в примятую траву.

Сунул стрелу в колчан, понемногу нагнал его. Боорчу навалился животом на переднюю луку седла, свесил голову.

— Ветерок потянул. Трава качается, и совсем ничего не видно, — сказал он.

Тэмуджин незаметно вглядывался в лицо Боорчу. Из-под летней войлочной шапки, отороченной по краю черной шелковой лентой, во все стороны торчат коротко обрезанные, с загнутыми вверх концами и выгоревшие на солнце волосы, открытые угольно-черные глаза спокойны и внимательны, во взгляде нет ни тревоги, ни настороженности, ни скрытой враждебности. Можно ли так ловко притворяться?

Боорчу выпрямился, натянул поводья, останавливая лошадь.

— Стоит ли нам держаться за след? В той стороне, куда он ведет, я слышал от отца, стоит чей-то курень. Других куреней поблизости нет.

Лошадей угнали туда. Нам, может быть, плюнуть на след и скакать прямо к куреню? Быстро поедем, к концу дня будем там.

Ветер был несильный, он лишь слегка взъерошивал траву, но и этого было достаточно, чтобы потерять следы. Если Боорчу говорит правду, на распутывание следов нечего тратить время. Если правду. А если нет?

— Ты хорошо знаешь, где стоит курень?

— Он стоит в урочище Герге. В прошлом году мы там летовали. Нынче тоже хотели кочевать туда. Но раз туда прикочевал курень…

Поехали рысью. Местность была неровная. Мелкие ложбины чередовались с плавно закругленными буграми. Ветер раскачивал неровные, клочковатые травы, казалось, по степи бесконечной чередой бегут волны, исчезая в синей дали. Взгляду не на чем было задержаться — вокруг только зеленые волны и синее небо. Здесь ничего не стоило заплутать, потеряться. Но Боорчу уверенно держал путь на северо-восток. Тэмуджин скакал за ним, чуть приотстав, так, чтобы все время видеть своего спутника с затылка.

К вечеру неровности степи стали более заметны, бугры постепенно сменили сопки с выгоревшей травой на гладких склонах.

— Теперь близко, — сказал Боорчу.

Он поднялся на крутую сопку, оставив лошадь, пешком прошел к вершине, лег, подав знак Тэмуджину следовать за ним.

За сопкой была широкая долина, прорезанная вдоль извилистой речушкой. В ее излучине стоял небольшой курень. Рядом с юртами паслись десятка четыре коней, дальше виден был большой табун и пестрая отара овец.

— Твои лошади должны быть здесь, — почему-то шепотом сказал Боорчу.

— Да, они тут. Но незаметно их не угнать.

Боорчу посмотрел на заходящее солнце.

— Подождем немного.

В сумерках спустились с сопки, шагом поехали к куреню. Тэмуджин вынул из ножен меч, до боли в пальцах сжал рукоятку. Их, кажется, приняли за пастухов, никто не остановил, не окликнул.

Лошади Тэмуджина держались особняком, у них были спутаны передние ноги.

— Эти? — спросил Боорчу.

Тэмуджин кивнул, не спуская с него взгляда. Если Боорчу враг, сейчас подымет тревогу. Но Боорчу соскочил с коня, быстро перерезал путы.

— Гони. Тихо.

— Э-эй, вы что делаете? — закричал кто-то в курене.

Тэмуджин толкнул коня в бока пятками, налетел на освобожденных от пут коней. Боорчу уже скакал рядом, и плеть свистела над его головой. Бешеным галопом, не выбирая направления, лошади понеслись меж сопок. Тэмуджин оглянулся. Из куреня мчался всадник на белом коне. Он визжал и размахивал шестом урги с петлей на конце.

Сумерки быстро густели. Скоро урга в руке всадника стала неразличима, и сам он был плохо виден, белый конь облаком катился над темной степью все ближе, ближе…

— Не отвяжется! — прокричал на ухо Боорчу. — Дай мне лук!

— Я сам. Гони!

Тэмуджин обернулся, не целясь послал свистящую стрелу навстречу всаднику, с яростью крикнул:

— Поворачивай! Убью!

Всадник отстал. Они сбавили ход, по бледным звездам определили, куда держать путь. Боорчу снял с головы шапку, сунул ее за пазуху.

— Фу, жарко стало! — Громко засмеялся. — Ловко мы, а?

Лошади перешли на шаг. Тэмуджин протянул руку, положил ее на плечо Боорчу.

— Ты хороший парень.

Он чувствовал себя виноватым перед Боорчу, стыдился своей недавней подозрительности. Ладно еще, что небо вразумило его. Лежал бы сейчас Боорчу в степи со стрелой в спине. И никто бы не узнал, кем, за что, почему убит парень.

— У тебя хорошие духи-хранители, Боорчу. Чаще приноси им жертву.

— Может быть, и хорошие, — согласился Боорчу. — А твои разве хуже? Мои духи помогли твоим, и потому так легко и просто все удалось. Однако будет лучше, если поскорее уберемся из этих мест.

Скакали всю ночь без остановок. На рассвете сменили взмыленных лошадей, опорожнили бурдючок кумыса и помчались снова. В полдень пригнали лошадей к юрте отца Боорчу. Здесь неожиданно для себя Тэмуджин встретил шамана Теб-тэнгри. Обрадовался ему, словно брату родному.

— Ты как оказался тут?

— Где остановится конь, там мой дом. Разве не знаешь?

— Ты меня спас, Теб-тэнгри. Покуда жив, буду помнить об этом.

Теб-тэнгри мягко улыбнулся, кивнул головой, как бы говоря: «Помни, помни…» Сказал, глядя в глаза Тэмуджину:

— Недавно я отбил у лисы птенца. Думал, из него вырастет храбрый кречет…

— А вырос? — спросил, напрягаясь, Тэмуджин.

— Еще растет. Может быть, и кречет, а может быть, и пугливый селезень… Пока не видно. — Узкое, острое лицо шамана огорченно сморщилось.

Тэмуджин проглотил обиду.

— Где твой отец?

— Таргутай-Кирилтух заставил его жить в своем курене.

— Аучу-багатур, говорят, обещал вырвать тебе язык.

— Кто дерзнет поднять руку на священную особу служителя неба? Такого не было никогда и не будет.

Подошел Боорчу. Посмеиваясь, сказал Тэмуджину:

— Отец чуть не побил меня. Они с матерью всю ночь не спали. Пойдем перекусим слегка и отдохнем. Потом отец зарежет для нас барашка.

Есть Тэмуджин не стал. Все тело гудело от усталости. Прилег на постель и сразу же заснул.

Разбудил его Боорчу вечером. Возле юрты горел огонь, на большом белом войлоке сидели Теб-тэнгри и Наху-Баян. Отец Боорчу был человек еще не старый, с продубленным солнцем и ветрами лицом и крепкими, жилистыми руками. Он усадил Тэмуджина рядом с собой, сказал то ли с удивлением, то ли с осуждением: