Катарина Причард - Крылатые семена

Все, казалось, говорило ему, что Тома нет в живых. Миндальное деревце чернело, неподвижное и голое, на фоне серебристо-серого предутреннего неба. Стая кроншнепов с протяжным стоном пронеслась над головой. Заброшенностью и запустением веяло от покосившихся столбов ограды с провисшей между ними проволокой. Капуста, посаженная Томом, белела на черной земле, словно уложенные в ряд булыжники. Хлопнула дверь, и откуда-то издалека донесся гул и грохот толчейных станов, работающих на кряже. Жизнь Тома остановилась, подумал Билл, а вот этот поток руды, со скрежетом низвергающийся в толчейный стан, это грохотание гигантских дробилок никогда не остановится. Рудники свели в могилу уже два поколения рудокопов. И сколько поколений они еще погубят, прежде чем жизнь человеческая будет цениться дороже прибылей!

Ребенком Билл был очень привязан к Эйли и бабушке, и эту детскую привязанность он сохранил и по сей день. Любовь же его к Тому была совсем иной. Для него Том был не только умным и терпеливым наставником в юности, но и верным товарищем последних лет, беззаветно преданным делу рабочего класса. Никогда и никто не сможет заменить ему Тома!

Билл вспомнил, что, когда он был еще совсем мальчишкой, Сэм Маллет как-то раз сказал: «Такие, как Том Гауг, рождаются раз в сто лет».

И вот его не стало. Тома не стало. Билл не мог свыкнуться с этой мыслью. Как он будет теперь одинок! Никто другой не сможет заполнить пустоту, которая образовалась в его жизни. Единственное, что может укрепить его духовное родство с Томом, — это служение великим идеалам человечества. И Билл поклялся быть верным последователем Тома.

Часа через два, когда все они сидели в кухне за завтраком, Дик, исполняя обязанности старшего сына, заявил, что по дороге в контору зайдет к гробовщику и договорится о похоронах.

Тут Эйли, несколько придя в себя после первого взрыва безудержных рыданий, вспомнила, что она еще кое-что может сделать для Тома.

— Мы устроим гражданскую панихиду, Дик, — сказала она. — Я обещала это твоему отцу.

— Но священника все же надо пригласить, — возразил Дик.

— Нет, — непреклонно заявила Эйли. — Билл знает взгляды Тома на этот счет и попросит кого-нибудь из товарищей сказать речь. Об остальном договоритесь вместе. Только чтобы все было как можно проще.

Дик разозлился, усмотрев в этом лишнее доказательство той отчужденности, которая существовала между ним и отцом.

— Вы готовы даже смерть использовать как повод для пропаганды, — сказал он.

— Твой отец отдал всю жизнь пропаганде своих идей, — ответила ему на это Эйли. — И он был бы счастлив, если б знал, что самая его смерть послужит на благо рабочих.

— Я переговорю с гробовщиком, а об остальном пусть позаботится Билл, — сказал Дик, стараясь по возможности быть корректным.

На похороны приехал Дэн, и Салли ужаснулась при виде той перемены, которая произошла за последние годы с ее младшим сыном. Его сбросила молодая кобыла, он сломал ногу и до сих пор хромал; каждый шаг вызывал у него гримасу боли. Дэн страшно похудел, старенький костюмчик висел на нем, точно на вешалке, в волосах появилась седина.

— Я бы рад приехать раньше, мама, — сказал он. — Но ведь этих проклятых коров надо доить, и я не мог оставить Чарли одну расправляться с ними. Вот нашел человека ей в помощь и приехал.

— А как она себя чувствует? — спросила Салли, зная, что жена Дэна опять ждет ребенка.

— Отлично! — Дэн улыбнулся, и по лицу его побежали морщинки. — Надеемся, что на этот раз будет мальчик. Четыре девочки — плохое подспорье для фермера с перебитой ногой. Однако расскажи мне лучше о Томе. Боже мой, трудно даже представить себе, что его нет! Правда, мы годами не виделись. Разве что летом, когда вы приезжали к нам отдохнуть. Но одно сознание, что он здесь, недалеко, и что при случае можно потолковать со стариной Томом, было приятно.

Салли сказала с грустью:

— Нам всем недостает его, Дэн. И все-таки, когда я подумаю, от каких мучений избавила его смерть, мне становится легче. Слишком уж он страдал. Я сейчас так ругаю себя за то, что позволила ему работать в шахте, когда он был еще совсем мальчиком. Как я не понимала, что его толкает в шахту только желание помочь мне! Вот этого я никогда себе не прощу.

Дэн попытался успокоить ее. Он считал, что его матери не в чем упрекать себя, хоть и знал, что покойный Дик был ей дороже других сыновей.

Салли никогда раньше не присутствовала на похоронах, но сейчас какая-то непонятная сила заставила ее пойти на кладбище вместе с этими мужчинами и женщинами, любившими и уважавшими Тома. В траурной карете, которая медленно тронулась в печальный путь на кладбище, Салли припала к плечу Дэна. Только они двое и остались от семьи, которую она создала, да еще Том, чей гроб, задрапированный красным знаменем, плывет где-то впереди. Его заслоняет от них первая карета, в которой едут Эйли, Дик, Дафна и младшие дети. «Должно быть, — подумала Салли, — эти кареты принадлежали еще похоронному бюро Морриса — того и гляди развалятся, а колеса-то как скрипят и громыхают, — видно, оси совсем заржавели».

Билл шел с членами коммунистической партии, Динни — со своими приятелями, а Фриско — в длинной процессии горняков и рабочих, представителей всех рабочих организаций, какие только существовали на приисках; процессия двигалась по пыльной дороге к боулдерскому кладбищу.

Билл договорился с Пертом Моллоем, что тот придет отдать Тому последний долг. Перт не был оратором. Он просто выразил то, что все думали о Томе Гауге: что Том был хорошим другом и хорошим товарищем, человеком, которого все уважали за честность и благородство характера и которого любили даже многие из тех, кто не разделял его политических убеждений.

— Прощай, Том, — сказал в заключение Перт. — Ты как следует потрудился в жизни. Ты подал нам хороший пример. Доброта и мужество не умирают вместе с человеком. Мы — твои товарищи, друзья и соратники — сохраним тебя в памяти. Том Гауг, именно таким — добрым и мужественным. Мы постараемся быть достойными того, что ты сделал для нас и во имя будущего всего человечества.

Кто-то запел «Красное знамя», мужчины и женщины подхватили, и вскоре уже сотни голосов гремели над могилой, и песня растекалась по залитой солнцем равнине, теряясь в дымчатой дали, где баррикады надшахтных построек с их копрами и трубами четким силуэтом вырисовывались в синем небе.

Каждый рабочий на приисках знал слова этой песни, ее уже много лет пели на митингах и на похоронах. И сейчас ее подхватила вся толпа, в которой Билл увидел Пэт и Пэм. Он предпочел бы, чтобы на могиле Тома пели «Интернационал» или «Гимн на смерть товарища». Но только он да еще два-три человека знали эти песни. К тому же «Красное знамя» запели внезапно, в каком-то едином порыве.