Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

Корнилова узнают как геройского командира, передают его фразу: "Заколите того, кто осмелится говорить об отступлении. Заколите и меня, если бы я приказал вам отступить". Но даже тем рядовым, которые не знают адмирала Нахимова, хорошо знаком Павел Степанович: каждому севастопольцу известна его сутулая фигура с золотыми адмиральскими эполетами и короткой саблей. Он становится душой обороны Севастополя.

У союзников недостаточно войск, чтобы обложить Севастополь. Они очищают Инкерманские высоты, и следом за ними возвращаются войска Меншикова. 18 сентября на усиление гарнизона приходят Бутырский и Бородинский полки. 20 сентября князь приезжает и осматривает работы по укреплению Южной стороны. Он с кислой улыбкой протягивает руку Нахимову.

– Как видите, вам не пришлось встречать неприятеля. Генерал-адъютант Корнилов своевременно переехал в город.

– Я не мог знать, ваша светлость, что взрослые люди затеют игру в жмурки-с, – громче обычного отвечает Нахимов.

Князь надменно играет плеткой. Говор в свите смолкает.

– Ужели непонятно-с, – безжалостно продолжает Павел Степанович. Канробер и Раглан искали вас на юге, вы увели войска на север. Они сюда – вы туда. Подлинно-с – жмурки.

– Такие анекдоты на баке рассказывают, господин Нахимов. – У князя дергается нога, и он еще сильнее взмахивает плеткой.

– Бака я никогда не чурался, ваша светлость, а анекдоты рассказывать не умею. Не моя вина, ежели события, чуть не стоившие нам Севастополя, похожи на анекдоты.

– Я вас не держу, господин вице-адмирал, – в бешенстве шепчет побелевшими губами Меншиков. Свита расступается перед Нахимовым с испуганными лицами. Конечно, князь доложит об этом дерзком разговоре царю.

Союзники начали осадные работы. От Рудольфовой до Зеленой горы, на высотах, окружающих Севастополь, вырастают гребни свежей земли. Союзники запасливы не в пример Меншикову. Они привезли с собой и туры, и фашины, и даже мягкую землю – все, чего нет на безлесной скалистой почве Севастополя. А защитники города не имеют ни хвороста, ни дерна, ни черной земли. Они вынуждены поддерживать внутренние крутости батарей стенками, сложенными из камня и глины, их лучшие одежды для щек амбразур – мешки с землей непрерывно загораются от выстрелов, осыпаются и мешают пушкам действовать. У севастопольцев на ряде вновь возведенных батарей еще нет даже пороховых погребов, и их заменяют врытые в землю корабельные цистерны.

И все же осажденные теперь бодро смотрят в будущее. У пушек хлопочут моряки, на корабельных батареях не знавшие никаких укрытий. Батареями распоряжаются привычные к артиллерийскому делу морские начальники. Против каждой новой амбразуры, пробитой на бастионах осаждающих, на севастопольских укреплениях мгновенно появляется дуло нового орудия. И в тылах батарей громоздятся запасные пушки, свезенные с кораблей.

Первое предварительное состязание в вооружениях длится двадцать дней. 4 октября англо-французские батареи начинают по всему фронту осады пристрелку, а пароходы союзного флота расставляют в море буйки. Союзники готовят бомбардирование и с суши и с моря.

С рассветом 5 октября, лишь только расходится ночной туман и солнце встает на безоблачном небе, часть флота союзников вытягивается из Балаклавской и Камышовой бухт, другая часть подвигается ко входу на рейд со стороны Качи. На тихой воде отчетливо поднимаются вверх дымки суетливых буксиров, подводящих суда к их позициям. Армейское командование союзников не дожидается устройства флота и начинает бомбардировку с семи часов.

Павел Степанович приезжает на 5-й бастион, когда двухпудовые бомбы, стонущие в полете, уже часто лопаются над банкетами батарей. Каменный парапет казармы разрушен, пять орудий приведены в бездействие, нижняя часть стены бастиона пробита насквозь, и вереница носилок с ранеными направляется в город.

Нахимов проходит на правый фас укрепления и весело здоровается, с матросами.

– Вот наконец и проснулись неприятели наши. Посмотрим-с, на что они способны. Грохот выстрелов учащается.

– Квочка! – кричит наблюдатель в прикрытие, и бомба с визгом впивается в каменную стенку, разрывая старательно уложенные камни

– Галки! – тем же беспечным, насмешливым голосом докладывает матрос, хотя два ядра шлепнулись в центре пехотного резерва и солдаты спешно крестятся над убитыми.

– А зачем так близко батальон литовцев подвели? – морщится Нахимов. Кто это приказал? На случай штурма успеем вызвать. Отведите, господин майор, ваших людей на завал, в лощину. А здесь оставьте адъютанта.

– Жеребец! – снова возглашает наблюдатель и направлением руки показывает место, в которое должна упасть двухпудовая бомба.

Павел Степанович подходит к амбразуре, которую очищают и смачивают швабрами батарейцы.

– Ну-с, отойди, братец. А, Кошка! Чего ты застыл на месте?

Матрос нехотя отодвигается и неодобрительно смотрит на золотые эполеты адмирала.

– Он картошкой бьет, ваше превосходительство. Пристрелялся по амбразурам.

– Вот и нечего подставляться на картечь. По такому красавцу небось не одна девка заплачет.

Павел Степанович приставляет к глазам подзорную трубу. Облако дыма застилает батареи на Рудольфовой горе. Только вспышка огня указывает места орудий. За ночь французы открыли новые амбразуры, и, должно быть, у них не меньше пятидесяти орудий. Картечь рвется во рву, и осколки ее вместе с землей и мелкими камнями достигают амбразур. Напор воздуха срывает с головы адмирала фуражку, и она катится по рву. Что-то темное и клейкое каплет на руку Павла Степановича и трубу. Он выпрямляется и идет к ближайшему орудию.

– Нуте-с, голубчик, сними щит. Да не ломай фуражку, дело надо делать-с. Так-то, молодец! – одобряет адмирал, потому что матрос, несмотря на посыпавшиеся пули, живо снимает щит.

Нахимов сгибается над орудием и бросает артиллерийской прислуге:

– Подъемный винт на шесть градусов. Вправо, вправо. Есть. Так палить.

– Вот-с, попробуйте на этом прицеле, – говорит он лейтенанту, командующему батареей.

– К орудиям! – командует лейтенант.

Гремит залп, сотрясая весь бастион. С воем летят бомбы на Рудольфову гору, взметают над брустверами землю и балки.

– Очень хорошо! – кричит Нахимов в ухо лейтенанту. – Побыстрее надо. Батально. Не давайте им опомниться.

Через час на Рудольфовой горе один за другим раздаются взрывы, и столбы красного пламени в густом черном дыму поднимаются над линией французов.

– Пороховые погреба-с, – лаконически замечает Павел Степанович. Господа французы теперь вас не станут беспокоить. А вы все-таки тревожьте их редкими выстрелами, мешайте им работать.