Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

На выдвинувшемся французском пароходе под вице-адмиральским флагом появляется облако пара.

– Это что же? – спрашивают непонимающие парусные моряки.

И Павел Степанович с удовольствием поясняет:

– Видимо, пробит паровой котел, пар в большом количестве сочится из-под палубы.

Но еще большее удовольствие доставляют адмиралу эволюции отряда Бутакова. Чтобы использовать все орудия и не мешать друг другу, "Владимир" и "Херсонес" расходятся на контргалсах и бьют поочередно то левым, то правым бортом.

Вот он, образ будущего сражения, до которого не дожить старшим из учеников Лазарева!..

Только появление на близком расстоянии пяти противников, в том числе одного со стороны Качи, вынуждает Бутакова начать отход. Но он производит его спокойно, продолжая отстреливаться из кормовых орудий.

Дождавшись, пока пароходы приходят под защиту Константиновской батареи и башни Волохова, Павел Степанович садится на коня.

Весело – таким еще не видели его в продолжение всего года после Синопа – он взмахивает плетью. Весело он говорит офицерам:

– Эта молодецкая вылазка напомнит самоуверенному неприятелю, что суда наши хотя разоружены, но по первому приказу закипят жизнью; что, метко стреляя на батареях, мы не отвыкли от стрельбы на качке.

Новая зима не такая лютая, как в минувшем году. Но проклинают ее в обоих лагерях дружно. Погоды неустойчивы. То возвращаются норд-осты со снегом, то наступает оттепель и дожди вконец портят дороги. На размытой глине, схваченной морозом, скользят лошади и люди, гибнут грузы. На рейде снова расшатан бон, сдвинуты с мест затопленные корабли.

Это обстоятельство всего больше беспокоит Павла Степановича. После промеров в середине декабря и январе очевидно, что активный морской противник может даже с глубоко сидящими кораблями проникнуть на Большой рейд, а затем овладеть Южной бухтой.

Если раньше Нахимов и его товарищи все средства направляли на бастионы между Сапун-горою и Карантинной бухтой, то сейчас с тою же энергией надо браться за укрепление Севастополя с моря. Моряки угрюмо докладывают, что водою размыты потопленные суда. Все знают, как дорожит Нахимов возможностью видеть андреевский флаг над кораблями. Но Павел Степанович, не дожидаясь осторожных намеков, заявляет, что пришла пора умирать по воле черноморцев новой группе славных кораблей.

– Если неприятель утвердится на рейдах, мы потеряем Севастополь и флот, лишась всякой надежды в будущем. А имея Севастополь, будем иметь и флот; однажды же отданный Севастополь без содействия флота отнять вновь невозможно.

– Это так, – подхватывает Тотлебен.

– Аксиома-с! – заявляет Павел Степанович. – Аксиома эта ясно-с доказывает необходимость решиться на всякие меры, чтобы заградить вход неприятельским судам на рейд. Тем спасем Севастополь, спасем – простите, может быть, односторонний взгляд моряка – сословие, которое от времени Петра к гордости России превосходно развивалось.

– Это и мой взгляд, Павел Степанович. Разве я не наблюдаю наших моряков в деле? Они у орудий и в вылазках, в строительстве сооружений и в минных работах подают пример мужества и ума.

– Благодарю вас, Эдуард Иванович… Значит, я сделаю главнокомандующему следующие предложения: во-первых, затопить корабли у входа на рейд по составленному списку; во-вторых, вернуть орудия и комплект матросов на три корабля – "Париж", "Константин" и "Храбрый", чтобы ими подкрепить батареи, обращенные к морю; в-третьих, из пароходов и вновь устроенных батарей на высоте "Голландии" и Лазарева адмиралтейства составить вторую линию рейдовой обороны.

– Думаю, что начальник гарнизона будет ратовать за ваши планы.

– Ну-с, барон Остен-Сакен, верно, предпочтет предложить молебны. Таков уж наш Ерофеич. Я за два месяца службы с новым моим начальником путного слова не слыхал. Моллер второй!..

Несмотря на свое отвращение к писанию рапортов и докладных, Павел Степанович направляет Меншикову в конце января записку и перечисляет меры по охране входа в Севастопольскую бухту. Главнокомандующий ничего не отвечает. Павел Степанович думает, что записка получилась под его пером недостаточно основательной. Он пишет через несколько дней вторую, более распространенную записку, и заканчивает ее благородным призывом:

"Если вы найдете хотя немного истины во всем мною сказанном, то для собственного вашего спокойствия позвольте обсудить его в военном совете".

И опять Меншиков молчит. Павел Степанович не знает, что уж предположить, как вдруг встречается с Меншиковым на Северной стороне.

Князь раздражен вестями из Петербурга. Тяжкое состояние царя грозит переменами. Военный министр Долгоруков и другие сановники стали юлить перед наследником. А Александр Николаевич хочет заменить неудачливого князя.. Корреспондент князя даже называет кандидата – князя Горчакова, командовавшего столь же несчастливо Дунайской армией.

Увидев Нахимова, Меншиков вспоминает докладные и особенно фразу о созыве военного совета. Вот кому он обязан в первую очередь недоверием Петербурга! Этот боцман, наверное, жаловался великим князьям, посещавшим Севастополь. А теперь третирует власть главнокомандующего, суется с советами и предложениями, настаивает на каких-то совещаниях. И из-за чего? Корабли нынче гожи только на топливо…

На сдержанное приветствие Нахимова князь чуть склоняет маленькую голову длинноногой общипанной птицы.

– Вы мне писали, господин вице-адмирал, и весьма многословно. А вопросы того не стоят. Оборона всецело на обязанности Дмитрия Ерофеевича. Его, и только его, компетенция. Что до потопления новой партии кораблей, топите ради бога хоть все сразу. Я эскадру вашу давно списал в расход.

И, не дожидаясь ответа, главнокомандующий, в знак окончания беседы, приподнял над лысеющей головой армейскую фуражку. Но, пройдя вперед, вновь остановился и с раздражающей презрительной холодностью сказал:

– Экое дело, чуть не забыл, господин Нахимов, о высочайшей милости к вам. Поздравляю вас с орденом Белого Орла.

В свите, сдерживая улыбки, посматривали на Павла Степановича. Понимает ли он намерения князя, его издевку? Ведь награждение Белым Орлом – даже нерусским, а польским орденом, и к тому же после того, как Нахимов имеет Георгия второй степени, – это скорее знак немилости, и не без участия князя…

Павел Степанович понимал всех, и князя и свиту. Да разве суть в орденах? Разве уместно было прекращать разговор об обороне, чтобы сказать о вещах, важных для подлого себялюбия…

Светлые глаза твердо поднялись на главнокомандующего, и с побелевших губ вырвались убедительные, от сердца идущие слова:

– Ваша светлость, нам не ордена нужны, нам с вами делу служить надобно.