Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

А Нахимов приказом объявил: "Если открыто будет, что экономический провиант продан частному лицу, то с этого лица будет взыскано штрафу по 1 рублю серебром за каждую четверть; а с частного начальника, допустившего это, будет взыскано и обращено в пользу нижних чинов вдвое за каждую четверть".

Не остановился Павел Степанович и перед борьбою с хищениями некоего почетного гражданина Диковского, главного поставщика на флот свежего мяса. Вероятно, купец Диковский свое звание получил за смелое воровство многих десятков тысяч и, вероятно, по тесной дружбе с верховодами из обер-провиантмейстерской части обер-интенданта Черноморского флота и портов считал свои доходы незыблемыми. Павел Степанович приказал командирам частей покупать по контрактной цене Диковского свежее мясо или зелень и посылать счета в обер-провиантскую часть для вычетов с не выполняющего договор купца.

В какую-нибудь неделю голодный, тощий приварок на линии укреплений и на кораблях сменился достаточно сытной и старательно приготовляемой пищей.

В том же феврале Павел Степанович, встревоженный сообщениями медиков о появлении цинготных и чесоточных заболеваний, заставил всех начальников спешно устраивать бани и добиться частой стирки белья. Некоего капитан-лейтенанта Виткорси за худую обувь и плохую одежонку в команде отстранил от должности.

Он сердился, хотя и не высказывался по этому поводу вслух, что начальник инженеров никаких материалов для бань не отпускал. И очень благодарил Ползикова и другого сапера, Орду, за самостоятельное и толковое решение этих задач. Но и что было спрашивать с Тотлебена больше? Тотлебен умел строить, но лишь как расчетливый фортификатор, а не как человек с чувством. Такими были другие инженеры из скромных русских людей. Они делали расчеты люнетов и редутов не хуже Тотлебена, но, кроме того, они с особым вниманием устраивали траншеи, блиндажи и вот теперь бани, потому что эти постройки служили непосредственно защитникам сколько от пуль и ядер, столько же и от снега, грязи и непогоды.

Февраль был особо трудным месяцем, потому что определилось стремление противника заложить на Киленбалочных высотах укрепления и осадные батареи. А это значило, что англичане с французами поворачиваются для решительных атак от 4-го бастиона к Малахову кургану.

Хорошо, что в это время Павел Степанович получил ценнейшего сотрудника в армейском начальнике, генерал-майоре Хрулеве. Как в армии, которую от суворовских и кутузовских традиций усердно избавляли бездарные Паскевичи и Горчаковы, уцелел этот всегда готовый на смелое предприятие молодой генерал, убежденный в необходимости доверия солдат к их начальникам, – было удивительно.

Хрулев и командир волынцев Хрущев, с благословения Нахимова и Истомина, стали силами пехотинцев осуществлять планы инженера Ползикова. Сражаясь с мешавшими работать французами, при деятельной поддержке батарей Истомина и трех пароходов Бутакова, селенгинцы и волынцы построили два редута, названные именами тех же полков. Но это было только началом развития обороны впереди Малахова кургана.

– А выходит, чем труднее, тем мы лучше воюем и больше славных начальников обнаруживаем, – говорил в конце февраля Истомину Павел Степанович.

– И то, как генерал Хрулев появился, я стал спокойно спать, согласился Истомин.

За окном чертит багровый след конгревова ракета. Дом скрипит, с шорохом осыпается штукатурка, струится воздух, пахнущий талостью и соками земли. Весна, хоть и робко, стучится в осажденный город. Давеча на Малаховом кургане из-под снега извлекло солнце крест из ядер, сложенный на месте гибели Корнилова, и зоркий Истомин разглядел вылезающие травинки. А в балке по краю гати к будущим редутам он сорвал бледную фиалочку.

Где эта фиалочка? Должно быть, в кармане сюртука. Павел Степанович не ленится встать с постели – все одно так утомился, что не заснуть. Но вместо фиалки нащупывает письма. Прочитанная почта прошедшей недели – послания Михаилы Рейнеке и Василия Завойко. И вдруг вспоминается, что в обеих корреспонденциях упомянут исключенный из жизни, но выживший в далеком Амурском крае Миша Бестужев.

То ли колкости Меншикова, то ли тяжесть дела затопления кораблей сразу помешали сердцу обрадоваться. И кажется, сейчас только он узнает, что Михаил живет и не утратил бодрости ума, несмотря на тридцать лет травли. Невольно приходит на память рассказ о последних месяцах жизни царя. Одиноким волком метался

он из Зимнего в Петергоф, одиноко бродил по ночным набережным Петербурга, одиноко сидел перед картами Крыма и моделями севастопольских укреплений. Какую пирамиду строил на крови! И помер жалким трусливым зверем, с ощущением краха всей своей политики. А Миша вот жив и мечтает сажать на далекой реке севастопольские акации. Так, значит, раньше или позже справедливость торжествует и прорастает хорошее, как эта фиалочка после зимы.

За дверью слышны шаги и шепот:

– Спит?

– Может быть, не станем будить.

– А приказ? Заругает.

Мальчишки! Даже если бы спал, достаточно этих голосов, чтобы проснуться. Нет теперь у него сна мичманской юности.

– Слышу вас, господа. Готовьте лошадей. Поедем через Корабельную.

До белеющей будки на Водопроводном канале луна освещает путь и лошади идут бодро, но на последнем участке кромешная тьма. Если бы не фигуры солдат, идущих сменить товарищей в начатых работах, всадники могли бы заблудиться на извилистых скрещениях троп. Какой-то любезный поручик-волынец служит морякам проводником к генералу Хрущеву.

Хрущев, деятельный и толковый начальник, коротко и ясно вводит Павла Степановича в обстановку.

– Как условлено было, ваше превосходительство, мы выполняем ваши требования. Селенгинцы еще устраиваются, обкладывают линию редута турами, а волынцы выброшены вперед и начали делать свой редут. Тут, недалеко, сажен полтораста по прямой. Да вот сейчас новость сообщили: французы штуцерным обстрелом не довольствуются, собираются атаковать.

– Какие орудия получили и где поставили? – спрашивает адмирал.

– Двадцатичетырехфунтовые на местах. Боясь за левый фланг, я еще двухорудийную батарею заложил, но тяжелые морские орудия не вытянуть, – сами видели крутизну.

– Крутизна точно большая… Как же, Александр Петрович, готовитесь отразить нападение? Помнится, я просил вас иметь фальшфейеры для сигнала "Чесме" и "Владимиру". Они знают, что на ваш вызов надо отвечать огнем по здешним позициям союзников.

– Помню, и у меня для этой цели в штабе мичман с "Чесмы". А батальоны работают с оружием. Кирку в сторону, ружье на руку, пали и коли, действуй по-суворовски, лучшая оборона – контратака.