Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

– Гитовы быстрее тянуть, – требует Нахимов.

– Маневр сделан недостаточно чисто, но "Паллада" ложится на курс, параллельный эскадре, и можно наблюдать ее положение. Вот ближайшие фрегаты репетуют сигнал "Паллады", но продолжают идти в прежнем порядке.

"Беда, если адмирал обидится. Перед всей эскадрой срамим… И если зря? И если дойдет до царя?.."

Завойко с сочувствием следит за командиром.

А Нахимов озабоченно всматривается вперед. Он думает только об одном: успело ли его предупреждение? Может быть, корабли первой бригады потерпели аварию? Какое безобразие! На одном корабле ошиблись, а другие идут слепо, не определяясь, не задумываясь над сигналами "Паллады".

Ага, наконец адмирал увидел! Командует: поворот оверштаг всем вдруг. Не поздно ли? И ему обидно за старика. Подвели адмирала офицеры флагманского корабля, подвели моряка, который без аварий ходил в торосистых льдах и в ураганах Южного океана. Однако же сам он приучил их к беспечности.

Завойко восторженно хлопает тяжелой своей рукой новичка в службе с Нахимовым – лейтенанта Алферьева и шепчет:

– Видал, брат, каков наш Павло Степанович?

Строгим жестом командир останавливает шепчущихся офицеров.

"А что? Мы же вами довольны", – говорит ответный простодушней взгляд Завойко.

И тогда Павел Степанович, поманив его к себе, мягко укоряет:

– Милый Василий, не пристало своей сметке радоваться, если невнимание дорого обошлось нашему флоту. Вон, поглядите…

Уже седьмой час. Туман свертывается, уходит вверх и открывает корабль, засевший в камнях.

– Господи, вокруг него буруны. Как только забрался!

– На "Арсисе" сигнал: "Адмиралу, нуждаюсь в помощи гребных судов и снятии тяжестей", – громко докладывают с марса.

Нахимов пожевывает губами и решает:

– Ляжем в дрейф, спустим барказ и катера.

Через два дня эскадра возвращается в Ревель. Павел Степанович просит разрешения съехать на берег, но получает приказание явиться на "Память Азова" к адмиралу.

На этот раз старик идет навстречу и крепко жмет руку. Он искренен. Он просто забыл, что о деле не беседовал с командиром "Паллады".

– Ты прекрасно усвоил мои уроки. Пишу о тебе государю. Прекрасно, прекрасно поступил. Да, переводятся настоящие моряки. Когда мы были в Индийском океане…

Павел Степанович почтительно слушает длинный и вправду поучительный рассказ о бдительности в море, но душа протестует: не так надо командовать эскадрою.

Проходят новые недели в новых плаваниях. Дагерортская история начинает забываться в хлопотливых приготовлениях к высочайшему смотру на Кронштадтском рейде. И вот царский катер с шестнадцатью гребцами проходит вдоль линии кораблей, и, конечно, царь не поднимается на "Палладу". Но вызывает Нахимова вместе с другими командирами выслушать царское спасибо за службу. И тогда Рикорд, старший из флагманов, знающий Павла Степановича по Средиземному морю и по дому покойного друга Головкина, напоминает императору о поступке Нахимова.

– Помню, – громко говорит Николай, – подзови его ко мне.

Павел Степанович смотрит в красивое жестокое лицо царя, подняв голову. Он сам рослый, но Николай на голову выше.

– Ты наваринец?

– Да, ваше величество.

– Хорошо служишь. Мой генерал-адъютант Лазарев просит отдать тебя. Поздравляю с чином капитана второго ранга. Назначаю тебя командующим новостроящегося черноморского корабля. В память победы моих войск он назван "Силистрией". Служи.

Надо что-то отвечать на царскую милость, но Нахимов растерянно склоняет голову и молчит.

– Ваше величество, – раздается, кладя конец тягостной паузе, едкий тенорок, – для одного из героев Наварина ваша милость оказывается страшнее турецкого огня. На последний, говорят, "азовцы" отвечали быстро.

– Жизнью своей готов служить России и вашему величеству, – с запозданием произносит Нахимов, и так глух его голос, что самому кажется чужим.

Император небрежно кивает головой и в окружении членов своего штаба проходит вперед. Но владелец едкого тенорка, гигант ростом (он еще длиннее царя и, как говорят, повторяет всем обликом знаменитого своего предка), замешкался и удерживает возле себя Беллинсгаузена:

– Каков молчальник был у вас! – Тенорок уже не едкий, а просто презрительный.

Старый адмирал не хочет быть несправедливым:

– Но, князь, вам, начальнику Морского штаба, должно быть известно, как этот молчальник своевременно заговорил у Дагерорта.

– Вы великодушны, Фаддей Фаддеевич, – намеренно возвышает голос князь Меншиков и в упор смотрит на неуклюжего, ненаходчивого командира фрегата: В конце концов, любой бывалый штурман сделал бы то же, и даже боцман, вот именно боцман.

Почему-то представляется, что от этого человека надо еще много ждать дурного… Он как черная тень. И даже светлее становится, когда царь с вельможами сходят на катер.

– Так вот он каков, наш князь Меншиков, наш начальник Главного морского штаба из кавалерийских генералов, величайший из придворных остроумцев…

Нахимов говорит тихо, но Завойко хорошо услышал:

– Экий грубиян.

– Да нет же, попросту аристократ. Грубияном можно было называть предка его, Алешку, да и то – покуда титулы и должности не предали забвению жизнь пирожника и денщика.

Не узнать Павла Степановича в его лихорадочных сборах на юг. Даже встреча с Меншиковым, по-прежнему надменным и презрительным, лишь тенью проходит по лицу. Он оживлен и весел, не сутулится как всегда, и в новом сюртуке с эполетами капитана 2-го ранга выглядит на венчании брата гораздо представительнее жениха.

Все складывается отлично. Хрустящий лист с назначением, подорожная и подъемные получены. Нежданно нашелся спутник, старый корпусный приятель Чигирь, возвращающийся к месту службы – в штаб Лазарева. Едет с Павлом Степановичем и Сатин, будущий боцман "Силистрии". Приобретены новый секстан в щегольском футляре и складная подзорная труба; книги старые и вновь купленные заняли два ящика и изрядно истощили пачку ассигнаций.

Но о деньгах Нахимов думает сейчас еще меньше обычного. Добрую половину получки вручает брату с напутствием баловать молодую жену.

– Ты не стесняйся в расходах, Сережа… Сашеньке не грех угождать. И я впредь буду тебе высылать. Много ль надо на корабле. И вот еще, ты мать выпиши, скучно старой в деревне.

Сергей самодовольно и значительно улыбается:

– Спасибо, Павел. Но Шура скромна и нетребовательна, а выше головы не прыгнешь. Насчет мамаши, полагаю, следует ее спросить. Ты заедешь по пути в нашу деревеньку?

– Что? Нет, это слишком в сторону. В подорожной выписан маршрут через Витебск, Кременчуг и Елисаветград. А вот ты возьми отпуск, свези Сашеньку к мамаше. Надо ей скорее познакомиться с моей сестренкой, новой дочерью.