Александр Зонин - Жизнь адмирала Нахимова

– И не проси. В Петербурге много строю. Теперь он садится в кресло и указывает Корнилову на стул.

– А что у вас корабли?

– Те, которые налицо, в исправности. Есть слабые, старые. Например, "Силистрия" выслужила пятнадцать лет. По чести в этом заслуга ее прежнего командира, Нахимова. Прежде это неслыханно, чтобы корабль без тимберовки мог служить так долго.

– Нахимова я знаю, – говорит император неопределенно. – Хорошо служит?

– Павел Степанович прекрасный моряк и воспитатель матросов, ваше величество. – Корнилов ищет в лице императора ответа на свою оценку достоинств Нахимова. Но император наклоняет голову.

– Довольны ли вы пароходами, выписанными из Англии? – Царь подыскивает более точный вопрос, чтобы показать молодому адмиралу свою заботу о флоте. Из хорошего ли лесу?

– Они все обещают долгую службу, и новые, и покупки 1842 года. Но, ваше величество, пора нам, по примеру англичан и французов, обзавестись судами с Архимедовым винтом. На новых фрегатах и линейных кораблях машины следует вводить, как правило; но и старые, что покрепче, тоже надо переделать. Мы готовим вашему величеству докладную записку, и князь Меншиков уже осведомлен о наших предположениях.

Вдруг Корнилов останавливается. Император, кажется, не слушает. Его глаза уставились в окно и нога автоматически отбивает такт, пока на площади маршируют гвардейские роты под треск барабанов.

– Ты видал у королевы Виктории таких солдат?

Англичане совсем не умеют держать ровную шеренгу. И солдатского звука нет в их экзерцициях… Да, я подумаю, что можно будет сделать для вас с преобразованием на пар. Вам потребуется механическое заведение. Не лучше ли его сделать в Севастополе? Я не в состоянии устроить двух, а в Николаеве навигацию запирает лед.

– Адмирал Лазарев имел в виду отдаление от неприятеля. Севастополь…

Николай откидывает голову и удивленно смотрит на Владимира Алексеевича.

– Турки не осмелятся пропустить в мое море неприятелей. И не вижу, откуда им взяться. Через Германский союз я достану Францию, как мой покойный брат. Франц-Иосиф мне обязан. Я удержал его на престоле. Одна Англия еще двадцать лет будет угрожать и не решится на войну со мной.

Царь поднимается в знак того, что отпускает собеседника.

– Вы насчет Севастополя не опасайтесь. Театром вашей войны будут проливы. Впрочем, башню этому подрядчику – Волохову – заказывайте. С моря Севастополь должен быть внушителен.

Корнилов возвращается в Николаев воодушевленный царскими решительными утверждениями и категорическими суждениями.

– Когда государь меня принял вторично в своем кабинете, признаюсь, я вышел от него очарованным. Аудиенция окончилась самым счастливым образом. И, знаете, князь Меншиков тоже отнесся как нельзя благосклоннее. По всем делам удовлетворил. Обещался быть с великим князем Константином Николаевичем на смотр. Нам нужно немедля устроить хоть одну практическую эскадру на рейд.

Лазарев слушает своего любимца, греясь у камина. Зябнут ноги и руки. Теперь уж пора на покой. Есть на кого передать Черноморский флот. Несомненно, Корнилова утвердят начальником штаба. А там зачисление в свиту. И после… на осиротевшее место назначат главным командиром. Надо еще для Нахимова добиться назначения командиром дивизии. Это будет потруднее… Вдруг делается жалко себя, уходящей жизни. Он быстро заявляет:

– В Одессу пойдем для смотра. А потом я опять отправлюсь лечиться в Вену и возьму с собою Истомина. Все одно – в этом году "Париж" в строй не войдет. А мне в чужой стороне страшно. Истомин хоть гроб захватит в Севастополь.

– Какие грустные мысли, Михаил Петрович. Вы не должны им предаваться. Что мы без вас! Пожалейте нас, всю нашу морскую семью.

Корнилов искренно взволнован, и Лазарев рад бы вернуть прорвавшееся признание.

– Как бог рассудит. Перед ним все равны.

В конце мая после удавшегося смотра Корнилов поднимает в первый раз свой контр-адмиральский флаг на фрегате "Кулевча". Начальник штаба флота обходит ряд портов. Это строгая инспекторская поездка, сопровождающаяся закрытием адмиралтейства в Ростове, сокращением их в Керчи и Ейске. В Новороссийске фрегат "Кулевча" застает эскадру под флагом Нахимова на фрегате "Кагул".

У Павла Степановича те же рабочие будни. Сейчас он закончил обход выдвинутых по морскому берегу до Поти укреплений, собирал больных и раненых, гонялся за контрабандистами и агентами беспокойного Шамиля. Флагманы встречаются на берегу в доме начальника Черноморской линии, и Владимир Алексеевич живо рассказывает о беседе с царем и посещении портов.

Павел Степанович окутывается дымом старой трубки и посапывает.

– Однако не понимаю-с, Владимир Алексеевич. Зачем вы тыловые базы для флота не только не развиваете, а даже убавляете. В войне – чем больше баз, тем лучше-с. Вспомните, как трудно приходилось британцам блокировать французское побережье по причине многочисленных портов.

– А деньги? Сухие доки Севастополя миллионов будут стоить, не говорю уже о переделке кораблей. И притом учтите, Павел Степанович, государь убежден, что неприятель не войдет в Черное море. Как при таком взгляде надеяться на увеличение ассигнований?

Павел Степанович выпускает новое густое облако дыма и нехотя бормочет:

– В Петербурге, притом самому государю, конечно, виднее. Однако англичане и французы уже двадцать лет оберегают целость Порты. Они недавно решительно расправились с Египтом. Англичанам особливо страшен выход Черноморского флота в Средиземное море. Положим, что Россия не Египет, да все же средств на морскую войну у нас недостаточно. – Он выбивает трубку и кладет ее в карман. – А может быть, старею, Владимир Алексеевич. Полвека прожил, и уже пора вводить в гавань…

– Вот еще! Вы – главная опора флота! – восклицает Корнилов.

Они уходят из Новороссийска одновременно. Владимир Алексеевич обычно не мешает командирам судов самостоятельно командовать, но сейчас ему хочется обставить "Кагул", и он не сходит со шканцев, стараясь выиграть ветер. А Павел Степанович не думает затевать гонку. Он полулежит под тентом с книжкой "Морского сборника" и отмечает карандашом заметки, о которых следует побеседовать с офицерами эскадры.

Еще одно усовершенствование в пароходных машинах Эриксона, того шведа, что в 1845 году сделал лучший опыт с Архимедовым винтом. Он поставил на пароходах два взаимодействующих аппарата – паропроизводитель и холодильник и устранил нужду в большом запасе воды. Теперь паровые суда с изобретением Эриксона могут ликвидировать часть водяного трюма. Да и на оснастку влиял громадный водяной трюм. Купцы теперь смогут уменьшить рангоут, а значит, и число команды. Подумать только, как одно изменение вызывает цепь других.