Афанасий Коптелов - Великое кочевье

В Верхнюю Каракольскую долину вместе с коммунистами этого сельсовета ехал новый председатель аймакисполкома Чумар Камзаев. Всю дорогу он разговаривал то с одним, то с другим, перечислял все, что могут взять с собой выселяемые, и предостерегал товарищей от опрометчивых поступков.

— У всех накопился гнев, — говорил он. — Но его надо сдержать в сердце. Все делать с ясным умом — строго по закону.

Легко сказать «сдержать гнев», труднее сделать это. Каждый порывался отплатить за все обиды и насилия, оскорбления и грабежи. Все, что годами копилось в сердце, хотелось, как заслуженную кару, обрушить на головы баев. Но Чумар Камзаев предупредил, что он будет смотреть за всеми и что даже самый маленький проступок приведет к партийному взысканию.

Они приехали в сельсовет глубокой ночью и сразу же, разделившись на группы и взяв с собой надежных беспартийных колхозников, выехали к байским стойбищам. Климов с пятью алтайцами отправился выселять кулаков с заимки Чистые Ключи.

Байрым со своей группой окружил аил Утишки Бакчибаева. Собака встретила их громким лаем, и Утишка с топором в руках выскочил за порог. Увидев всадников, он раскинул руки, закрывая вход в аил, и спросил Байрыма:

— Грабить приехал? Своего брата по сеоку грабить?

Байрым спешился и, подойдя к нему, требовательно протянул руку:

— Дай сюда топор!

Он стоял рядом, неподвижный и суровый, и так пронзительно смотрел в глаза, что у Бакчибаева дрогнули руки и топор выпал на снег.

— Собирай еду на дорогу, — сказал Байрым. — Поедете на север. Вместе со всеми баями.

— Я не был баем! — вскрикнул Утишка.

— Когда-то был середняком. Это мы помним. А потом захотел стать баем. Батраков нанял.

— Это — жена.

— Здесь маленьких нет, не обманешь. Все знают: ячменем спекулировал хуже самого жадного торговца. Родную дочь баю продал. Забирай семью и уходи.

Детей, жену Утишки и его самого усадили в сани, разрешив им взять с собой запас курута и талкана, соли и чая, одежду и посуду.

— Где золото? — спрашивал Байрым.

— Золото — у Сапога, — ответил Утишка. — Я знаю золото по сказкам да песням.

— А мы приехали не сказки слушать. Ищите, товарищи! — распорядился Байрым.

Тохна заметил среди лиственничной коры, которой был одет остов аила, войлочный сверток, стянутый ремнями; разрезал — и на ладони зазвенели монеты.

— Вот серебро! — крикнул он. — Бери, Байрым, считай.

Айдашу показалась подозрительной новая деревянная ступа. Он топором расколол ее. И не ошибся: в середине ножки, в высверленном углублении, лежал сверток с золотом…

— А это что? Скажешь, нажито честным трудом? — спросил Байрым. — Змеиная твоя душа!

Скот переписали и отправили с колхозным пастухом на зимнее пастбище артели. Излишки ячменя и овчины, седла и сбруи тоже переписали и увезли в сельсовет.

Отправив обоз, Байрым со своей группой поскакал к стойбищу Копшолая Ойтогова.

А той порой Борлай с десятью всадниками ехал к усадьбе Сапога. Рядом с ним — Яманай. Ей было поручено принимать и записывать байское имущество.

По дороге их нагнал Анытпас Чичанов.

— Ты куда? — спросил Борлай, схватив повод его коня.

— С вами филина выгонять.

— Откуда ты узнал?

— В сельсовете слышал.

Нахлестывая коня, Яманай вырвалась вперед. В ее памяти встало прошлое. В том гнезде, за высоким заплотом, засел прожорливый, страшный коршун. Он оторвал ее от любимого человека. На поляне перед усадьбой кончилась ее безоблачная молодость. Здесь ее втаптывали в грязь. И все это делал он, называющийся отцом сеока! Эх, если бы ей сейчас попался этот отец! Она согласна на любое взыскание за один удар по мерзкой морде.

Анытпасу хотелось, чтобы она заметила его: ведь он едет с ними выселять баев. Поравнявшись с ней, он поздоровался.

— Ну, помогай за старое расплачиваться! — сказала Яманай.

Ворота были закрыты на засовы и замки. Но Сенюш встал на седло и переметнулся через высокий забор. Отыскав около весов пудовую гирю, он сбил замок и распахнул ворота. Въехав во двор, колхозники спешились и побежали осматривать все углы, нет ли там засады. Борлай взял с собой несколько человек и направился к белой юрте.

Обе жены Сапога сидели на кроватях, прижавшись к стене.

— По постановлению Советской власти выселяем вас на север, — объявил Токушев и, окинув строгим взглядом жилье, спросил: — Где спрятано золото? Серебро где?

— Не знаю. Хозяин увез, — пробормотала Хожа.

Борлай перевернул постель и ощупал пустые карманы в перине. Мешков с серебром не было.

Во дворе послышался шум, и Токушев выбежал из юрты. На высоком крыльце двухэтажного дома ветер раскачивал косматое пламя. Яманай стояла рядом и бросала в костер сухие дрова. Колхозники пытались остановить ее, но она никого не слушала и, размахивая поленом, не подпускала близко. Ей хотелось только одного: чтобы огонь быстрее стер с земли проклятую усадьбу, в которой грязными лапами измяли ее юную душу.

— Что ты делаешь? — крикнул Борлай, подбегая к ней. — Раскидывай костер.

Яманай выпрямилась и заносчиво ответила:

— Не твое жгу — байское.

— Нет, теперь все это — наше.

— Спалю, так не вернется зайсан, — упорствовала Яманай.

— Он и так не вернется.

Огонь высоко прыгнул на крашеные двери. Ветер торопливо мотал его тонкие струи и раскидывал по стене.

Борлай взбежал на крыльцо и, оттеснив Яманай, длинной палкой стал расшвыривать головешки.

— Лопаты сюда! — крикнул он колхозникам. — Снегом забрасывайте.

Тяжелые комья утоптанного снега полетели на крыльцо. Огонь зло шипел, но с каждой секундой прижимался все ближе и ближе к полу.

— Ну, короткая у тебя память! — упрекнул Борлай раскрасневшуюся Яманай. — Уже забыла, что Суртаев говорил, что Чумар наказывал.

— А мы ей завтра на собрании ячейки напомним, — пообещал Сенюш.

К утру обшарили все закоулки, но ни одного мешка с серебром не нашли.

— В пещерах буду искать. И найду. Пусть небо поразит меня, ежели не отыщу, — поклялся Анытпас, успевший нарядиться в голубую шелковую шубу Сапога.

На рассвете из усадьбы выехали сани, нагруженные байским добром.

Борлай замкнул ворота на замок и, положив ключ в карман, про себя решил: «Завтра же здесь поселю колхозников…»

Жен Сапога увезли в сельсовет.

В середине дня обоз с баями и их семьями под охраной колхозников двинулся на север.

С выселением баев и кулаков банда Сапога Тыдыкова лишилась своей единственной опоры и, отстреливаясь от наседавших на нее отрядов, уходила все дальше и дальше от жилых мест, в неприступные горы. Вот и быстрая Катунь осталась позади. Впереди — мрачное ущелье Аркыта, [37] Аркыт — по-алтайски кожаный мешок, в котором держат кислое молоко. Вода в реке Аргут (Аркыт), рожденной ледниками, белая, как молоко. Отсюда, по-видимому, и произошло ее название. в самом деле похожее на черный мешок с узким устьем.