Джинн Калогридис - Огненные времена

– До утра и эти могилки будут заполнены. Если у вас кто помер, несите их сюда сами, помочь вам некому. И лучше вам поспешить, пока есть места. – Он помолчал, а потом странно покачал головой и добавил: – Знаешь, а ведь это конец света. Священник читал нам из Библии – последнюю книгу, называется Откровение. – И он прочел по памяти: – «И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя чума; [4]и ад следовал за ним».

Страшно расстроенная, в сумерках я вернулась домой и сказала Нони, что нам придется самим нести тело папы на кладбище, помощи ждать неоткуда. Поэтому, когда отец распахнул глаза навстречу смерти, мы могли лишь благословить его сами, омыть и завернуть в белый саван. Всю ночь мы провели у его тела, оплакивая его и молясь за него, и следили, дышит ли еще матушка.

Утром же, к нашему изумлению, у матушки прошел жар, она перестала метаться и забылась глубоким сном. Поэтому мы решили заняться похоронами отца, ведь погода стояла теплая. Неподалеку жили Мари и Жорж, считавшиеся самыми богатыми из наших соседей, потому что у них были осел и крытая телега. Отправившись к ним домой, я обнаружила и телегу, и привязанного снаружи осла, и крикнула, нет ли кого дома. Верхняя часть двери была открыта, но ответом мне было гробовое молчание. Не колеблясь, я забрала и осла, и телегу, полагая, что их хозяевам они больше не понадобятся.

Потом нам с Нони пришлось осуществить печальную миссию – погрузить на телегу тело отца. Мертвые гораздо тяжелее живых, и когда я подхватила отца под мышки, а Нони подняла его ноги, я поняла, что мы не сможем поднять его тело достаточно высоко, чтобы водрузить на телегу.

И в этот ужасный момент раздался стук в нашу дверь, которая была открыта. Свесившаяся голова отца заслоняла от меня дверь, а Нони стояла к ней спиной.

– Уходите! – сквозь слезы сердито крикнула бабушка, прекратив наше медленное продвижение к двери. – В доме чума! Неужели вы не видите, что мой сын умер и у меня больше нет трав!

Красивый, глубокий голос ответил:

– Я пришел не для того, чтобы взять, а для того, чтобы помочь.

Странный свет появился в глазах Нони. Она тихонько опустила завернутые в саван ноги своего сына на пол и обернулась. Я тоже мягко опустила тело и посмотрела на того, кто стоял перед нашим порогом.

Это был высокий, изможденный человек с длинной седой бородой, вдоль которой тянулась белая лента. Большие глаза с тяжелыми веками и горбатый нос выдавали в нем еврея, даже если бы на его платье не было желтой войлочной нашивки и рогатой шапки – на голове. Для еврея было весьма необычно отправиться за город: из соображений безопасности они обычно не покидали свой квартал, и у них были свои собственные повитухи и свои лекари.

Мне тут же вспомнились истории, которые рассказывали о евреях, однако этот человек совсем не был похож на чудовище. У него были глаза старика – слезящиеся, с пожелтевшими белками, а радужки глаз – такие черные, что зрачки с ними сливались. Это были самые властные и одновременно самые ласковые глаза, которые я когда-либо видела.

Я поняла, что он принадлежит к нашей расе.

На Нони он тоже произвел впечатление, потому что она мягко ответила:

– Для чего же вы тогда приехали, господин? Здесь небезопасно: чума поразила и нас.

– Сейчас небезопасно везде, – ответил старый еврей. – И Господь оставил мне совсем мало времени.

С этими словами он вошел в дом, жестом велел мне отойти в сторону и подхватил тело отца под мышки. Каким бы странным ни казалось это теперь, через много лет, но тогда для меня было совершенно естественным поспешить к Нони и помочь ей поднять отца за ноги. Я взялась за левую ногу, Нони за правую, и с помощью незнакомца мы легко погрузили тело на телегу Жоржа.

– Монсеньор, – обратилась я к нему так, как редко кто обращался к евреям, – благодарю вас за вашу помощь.

В ответ он вытащил из-под черного плаща квадратик свернутого черного шелка и протянул мне. Я не знала, брать ли.

– Нам не нужны деньги, – быстро сказала Нони. – Вы оказали нам неоценимую помощь. К тому же сегодня, стараниями больных, я получила уже достаточно золота.

Он взглянул на нее, и выражение его лица смягчилось слабой, извиняющейся улыбкой:

– Это не монета.

Он снова протянул мне сверточек, и на этот раз, чувствуя исходящее от него тепло, я взяла его и благоговейно развернула.

Это и вправду было золото: диск из тонкого кованого металла, размером с ливр, на толстой золотой цепочке. На нем были выгравированы какие-то круги, звезды, буквы. И хотя в то время я еще не умела читать, я поняла, что это письмена языка куда более таинственного, чем мой родной французский.

Диск светился сиянием гораздо более теплым и белым, чем все то, что я видела раньше. Это было сияние звезды. Я поняла: этот еврей знал богиню и владел магией более сильной и мощной, чем та, которой учила меня Нони. Она намного превосходила целительные заклинания и чары, способные защитить от врага или уберечь урожай.

– Храни его, – сказал он. – И в опасные времена – а сейчас именно такие – носи его на себе. Великое зло рядом.

Я подняла глаза, чтобы еще раз поблагодарить его, но не успела произнести ни слова, как он добавил:

– Каркассон – безопасное место.

Нони посмотрела на него так, словно он сошел с ума:

– Мой господин, но в Каркассоне все умерли или умирают!

– Даже несмотря на это, – оборвал он ее и не прощаясь ушел так быстро и тихо, что мы с Нони были поражены и смущены его внезапным исчезновением.

Мы оглянулись по сторонам, но его и след простыл.

Не слушая моих бурных протестов, что именно она должна надеть диск, Нони взяла его у меня, надела мне на шею и аккуратно запрятала мне под платье.

– Его прислала богиня, – сказала она, имея в виду таинственного человека. – И амулет предназначен тебе, только тебе. Ради меня носи его не снимая.

Я подчинилась, ибо знала, что она права. Когда золотой диск коснулся моей кожи, я почувствовала сильное тепло и покалывание, которое меня удивило.

Наконец мы взобрались на телегу и двинулись к кладбищу. На дороге, которая вела к деревенской площади, мы увидели труп женщины.

– Не смотри! – резко приказала мне бабушка, но я уже увидела достаточно, чтобы меня чуть не стошнило: две собаки уже набросились на гниющее тело, а одна из них почти отхватила руку. Ухватившись зубами за локоть, она тянула руку, пытаясь оторвать последний кусок мяса, еще связывавший руку с плечом.

– Матерь Святая, спаси и сохрани! – прошептала Нони, и я мысленно повторила ее молитву.

Когда мы подъезжали к площади перед церковью и кладбищем, я стала замечать первые признаки жизни в опустевшей деревне: почувствовала запах дыма, а потом и увидела его черную струю и подумала, что люди, должно быть, сжигают трупы. Но потом я услышала крики, а вслед за ними – жуткие предсмертные вопли, которые мог издавать и человек, и зверь, и женщина, и мужчина.