Джинн Калогридис - Огненные времена

И тут все мое тело охватил ужасный холодный огонь. Я села, затем встала на четвереньки, и меня стошнило.

И сразу я почувствовала себя лучше. Я снова села и сняла с глаз повязку. Я была совершенно одна, и в пещере было светло как днем. Ослепительно светло для глаз, так долго пребывавших в кромешной тьме. Ибо у входа в пещеру горел костер. Он был от меня довольно далеко – на таком расстоянии, на какое я могла бы бросить камень. Это было большое расстояние, но я видела с невероятной, по-настоящему сверхъестественной ясностью: костер был ярким, как солнце, и имел форму призмы, как самоцвет, и полыхал сапфировыми, рубиновыми, изумрудными языками, перемежающимися тонкими полосками меди, золота и серебра. Если вне пещеры и была ночь, я ее не видела: мне казалось, что ослепительно сияет весь мир.

Если я что и помню ясно о том мгновении, так это слепящий свет.

Я подняла руку, чтобы прикрыть глаза. Но костер пылал так великолепно, что я не могла отвести взгляд. Огонь поднимался все выше и становился все шире с каждым моим вздохом. И по мере того как он рос, краски его становились все глубже и глубже: золото, серебро и медь растворились в зловеще алом, а сапфир и изумруд – в черном.

Теперь это был темный огонь, поглощающий и безжалостный. Я съежилась, отчаянно цепляясь за холодную каменную стену, и в ужасе смотрела, как кроваво-красные язычки приближаются ко мне. Яркая искра взвилась в воздух, а потом упала мне на ногу маленьким тлеющим угольком, и я закричала от удивления и страха.

И я по-прежнему не могла отвести от огня взгляд, ибо знала, что в огне скрыты и мои видения, и моя судьба. И, подумав об этом, подвинулась ближе к огню и, уставившись в самую его сердцевину, ясно увидела: тысячи и тысячи мужчин и тысячи и тысячи женщин, родившихся тысячу лет назад и тысячу лет спустя и за все годы, что лежат между нами: мавров и евреев, христиан и язычников, прокаженных и здоровых, рабов и свободных, крестьян и купцов, благородных дам и благородных господ. И все они были объяты пламенем и вопили от боли. Многие из них обращались к богине, называя ее всеми ее именами. Те же, кто не принадлежал к расе, взывали к своим собственным богам или же просто к человеколюбию, умоляя положить конец подобной жестокости. И все они, похоже, должны были гореть в этом огне вечно.

В отчаянии выкрикнула я тайное имя богини.

И она ответила мне неожиданным потоком тепла, захлестнувшим мое сердце. И в этом не было боли – одна только радость, одна только жизнь.

И я тут же снова оказалась в пещере, далеко-далеко от костра, казавшегося теперь самым обыкновенным, ничуть не пугающим, совсем не таким ярким. Но я не могла встать, потому что теперь на мне лежал Жюстен, прижимаясь ко мне всем телом, его губы касались моих щек и шеи, левой рукой он сжимал мне грудь, а правой ласково, но уверенно гладил меня между бедер, а потом стал разводить их в стороны. Затем приподнял торс и оперся на одну руку. Я поняла, что для того, чтобы быть со мной, он тоже покинул пределы реального мира. Глаза его приобрели серо-зеленый цвет штормящего моря, зрачки были расширены и черны, как бездна.

В ту ночь он был похож на дикаря, со спутанными волосами, обнаженным телом, блестящим от мази и перепачканным землей. Мускулы на его руках и груди казались мне красивее творений любого из скульпторов. Пораженная, я подняла руку, желая прикоснуться к ним, и тихо засмеялась, когда они затрепетали от моего прикосновения. Я провела по ним кончиками пальцев – от плеча по груди к животу. Там я остановилась у темного, мягкого куста волос, откуда возник его член, гордо вздымающийся и наполненный кровью.

Я коснулась его осторожно, с невинным любопытством и неожиданным диким желанием быть им пронзенной, как вдруг услышала сердцем тихий голос: «Сейчас не время…»

Но не успела я ничего сказать, как Жюстен убрал руку с моей груди и направил член между моих ног, а затем выгнул спину и со стоном вонзился в меня.

Я испытала острую боль, тут же смешавшуюся с наслаждением. Еще один толчок, и я тоже застонала, почувствовав неизбывное желание.

Но я хотела не Жюстена. Не Жюстена… Сейчас не время.

Невероятная сила охватила меня, и совершенно легко, словно смахивая муху, я столкнула его с себя и села.

Он упал на бок, задыхаясь, и я увидела, как в одно мгновение по его лицу пробежала бесконечная череда эмоций: желание, искренняя обида, а затем печаль понимания того, что он никогда не найдет во мне свою дорогую Бернис.

Тут желание снова возобладало, и он протянул ко мне руки. Я отпрянула от него и сказала как можно более ласково:

– Нет. Ты не тот, не единственный.

– Но ты должна, – сказал он бесхитростно, как ребенок. – Ведь это и есть посвящение, начало.

– Только не для меня. – Я встала и ощутила, что руки и ноги снова полны силы, голова не кружится и я чувствую себя хорошо. Бедный Жюстен не протестовал более. Он лежал на спине неподвижно, уставившись в потолок.

Я легко побежала к выходу из пещеры, нисколько не боясь костра и лишь наслаждаясь идущим от него теплом. Опершись рукой о холодную стену, выглянула наружу.

Дождь уже прекратился, и тучи рассеялись. Свет звезд лучами спускался на землю. Огромная полупрозрачная луна, испещренная голубовато-розоватыми прожилками, светила так ярко, что я могла видеть каждую дрожащую, сверкающую каплю влаги на каждом листочке в лесу.

Богиня снова была со мной.

Я тихо засмеялась и вдруг увидела вдали, среди деревьев, маленький белый шар света. Он приближался ко мне и по мере приближения рос, а когда оказался прямо передо мной, то был и выше, и шире меня.

Это был тот самый свет, что я видела в прошлое полнолуние за пределами нашего круга, тот свет, что ждал меня. В надежде, что передо мной явится сама богиня, я опустилась на колени… но из светового шара появился старик с серебряной бородой и кудрями, спадавшими до пояса. Это был тот самый еврей, который меня спас. Сутулый, одетый так же, как при жизни, в рогатой шапке, с желтой войлочной нашивкой, пришпиленной к скромному платью торговца. Такая бесконечная любовь светилась в его темных глазах с пожелтевшими от возраста белками, что на мои глаза навернулись слезы.

– Жакоб! – приветствовала я его, радуясь тому, что знаю имя этого человека, и в то же время понимая, что всегда знала и любила его как своего учителя и наставника.

– Моя госпожа! – ответил он, к моему вящему удивлению, и, взяв мои руки в свои, поднял меня на ноги. Затем встал на колени и приложил губы к моей руке, как рыцарь, присягающий на верность своей королеве.

– Нет! – воскликнула я поспешно. – Жакоб, вы не должны стоять передо мной на коленях!

И, словно следуя приказанию, он быстро встал и махнул рукой в сторону большой белой сферы, которая между тем оставалась там, где была.