Валентин Маслюков - Чет-нечет

Мгновение назад она уж готова была согласиться, имея, между прочим, на уме нечто подобное, – а тут, словно бес дернул:

– Не знаю, право. Разве на ночь. Ночевать-то мне негде. Спасибо.

На улицу, где было заметно светлее, чем в помещении, вышли в тягостном для обоих молчании. У подножия лестницы маялся, поджидая ее, Вешняк.

– Ну что? Как? – бессмысленно сказала Федька, ухватив мальчика и едва удерживаясь, чтобы не зацеловать его в припадке подмывающей нежности. Он пожал плечами, не делая, однако, попытки высвободиться.

– У тебя отдельная комната есть? – выпалила она, понимая, что совершает ошибку, поворачиваясь к Евтюшке спиной. Что радостный порыв ее к мальчику есть новое, ненужное унижение для Евтюшки. Все это она понимала и не могла с собой справиться, истосковавшись по искренности.

– Есть, – кивнул Вешняк.

– Отдельная избушка с печью? И крыша не течет? – продолжала Федька, как в лихорадке.

– Не течет.

– Крошечная банька в огороде? Да?

– Да, банька.

– А родители? Как они?

Вешняк на мгновение замялся. Нехорошую эту заминку Федька уловила, но не остановилась. Она уже знала – поняла, что Вешняк нарочно за ней пришел, что терпеливо ждал здесь не один, может быть, час. Вот это и было важно, все остальное – нет.

– Родители что? – невразумительно сказал мальчик. – Пусть.

Тут и подал голос полузабытый в этой суматохе Евтюшка.

– Ты у батьки спросил сначала?

– Спросил, – отвечал Вешняк с вызовом.

– Сколько возьмут спросил?

– Три рубля в год, – без запинки возразил мальчик.

– Три рубля?! – возмутился Евтюшка. – Да за три рубля!.. За три рубля на Москве – Москва-а! – можно дом снять. За три рубля в год – дом снять! Три рубля…

– За полтину пойдешь? – быстро повернулся к Федьке Вешняк.

– Пойду! – отвечала она решительно.

Глубоко оскорбленный, Евтюшка задохнулся. Преодолевая себя разомкнул губы – то ли для слова, то ли для судорожного вздоха… Наконец, узкий рот его под тонкими, будто сажей нарисованными усами сложился в улыбку. Казалось, где-то что-то переменялось, открывалось и закрывалось в полной неразберихе – в голове у Евтюшки хлопали двери, прохватывало сквозняком и такой стоял гвалт, что Евтюшка терялся, кого слушать.

– Пошли, Федя, ко мне жить, – начал он наново. – Матушка любит… когда у меня товарищ. Да она, Федя, ради меня… Под руку водить будет и перинку постелит. Пойдем, Федя…

– Прости ради бога, Евтюшка, – заторопилась Федька, зная, что каждое ее слово грубость. – Оно конечно, что говорить – очень рад… Но мы с Вешняком уж давно знакомы. Честное слово. Так вышло.

– Идем, – хмуро торопил Вешняк, – ворота станут закрывать. – Он неодобрительно глянул на сереющий свод небес.

Федька с мальчиком пошли, Евтюшка заковылял вслед, откровенно хромая. И все сыпал, сыпал словами, городил что-то уже совсем несусветное. Оборачиваясь на ходу, Федька чувствовала обязанность разводить руками, чтобы хоть как-то обозначить сочувствие. Подходящих жестов однако оставалось все меньше, она поневоле повторялась, и Евтюшка со сладостно растущей в нем злобой впитывал в себя все новые и новые унижения.

– А матушка-то моя, матушка… – говорил он больным голосом, задыхаясь, – ах, Феденька!.. она бы сказала… медовый мой Феденька, матушка моя бы сказала… сахарный… где же ты, сладкий мой, познакомился… Сыночка моего… повстречал где?..

Захватив улицу от забора до забора, играли дети. «Слепой комар» – мальчонка с завязанными глазами – сжимал прутик и вертелся. Он легко доставал ограды по обеим сторонам от себя, а товарищи его подступали и пятились с визгом, подгадывая случай проскочить. Спешивший впереди Федьки Вешняк задержался. Выждал, чтобы «комар» замер, прислушиваясь к возбужденному движению вокруг, и ринулся, – грохнулся наземь, перекатился в пыли и благополучно выскочил из-под свистнувшего напрасно прутика. Ликующе взвыла ребятня.

По правде говоря, у Федьки не было никакого желания кататься по земле, однако ж увидела, что Вешняк на нее надеется – и стало ей весело. Коротко разбежавшись, она сиганула мимо опять промахнувшейся хворостины, чтобы оказаться в следующий миг в безопасности.

Вешняк смеялся, и ухмылялась, кусала губы Федька, стараясь не поддаваться легкомысленному веселью.

– Да куда ты несешься?! – догонял ее приотставший было Евтюшка. – Что ты несешься? Шило в заднице?

С невнятной бранью на губах, Евтюшка растолкал детей и уставился на слепого комара в тупом удивлении – далеко же от мира детских забав увлекло его уязвленное самолюбие! А мальчишка с завязанными глазами живее замахал прутиком и подался навстречу.

– На слепого комара нема су?да никогда! На слепого комара… – скороговоркой повторял мальчишка. Длинная хворостина хлестнула Евтюшку по руке, тот прянул, ужаленный, и в следующий миг цапнул малыша за вихры. – На слепого комара!.. – заверезжал тот спасительное заклятье, но Евтюшка тряхнул обидчика, без всякого, действительно, суда отвесил ему затрещину и швырнул наземь. Потрясенный до онемения, тот не осмелился даже зареветь. Мальчишки, девчонки подались врозь, готовые обратиться в бегство.

Евтюшка же, убрав препятствие, шагнул к Федьке, дергаясь, словно в предчувствии кликушеского припадка.

– Вот, Феденька, спасибо! – продавил он наконец нечто осмысленное через спертое комом горло. – Милость твою никогда не забуду! Исполать тебе, посольский ангел, – юродствуя, положил он беглый поклон и тотчас же без всякого перехода, ни мгновения больше не в силах сносить поднявшуюся волну злобы, произнес задушенным голосом: – Клянусь, страшной клятвой клянусь!.. Перед богом клянусь!.. – лихорадочно перекрестился, глянув в сторону темной иконы над воротами. – О-о! Как же ты еще пожалеешь! Всю жизнь жалеть будешь!

– Чего ты так? – пролепетала Федька, не умея толком и защититься. – Что ты накинулся? Опомнись!

Краем глаза она успела заметить, как Вешняк нагнулся за камнем, и кинулась отнимать. Восхищенный этой возней, Евтюшка звонко и очень похоже пролаял:

– Гав! Гав!

– Сам собака! – прорычал Вешняк из-под Федькиного бока. Озабоченная держать мальчишку, она выронила пистолет.

Евтюшка удалялся, безобразно приплясывая:

– Попомнишь ты, пес! Люциферов ангел! Черт ты, не ангел, черт!

Улица оживилась: выглядывали из-за заборов обыватели, бежавшие к своим дворам дети теснились у калиток подле матерей и старших братьев. Зрители переговаривались и, как можно было понять из громких замечаний, расценивали силы сторон в несостоявшейся потасовке как в общем и целом равные. Причем в пользу Федьки засчитывали не столько Вешняка, сколько пистолет, который следовало вовремя приспособить к делу: треснуть то есть штуковиной хромого по башке. И тот после этого «небось бы так и сел!» Или, самое малое, по единодушному мнению знатоков, наверняка бы «не обрадовался!»